На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке

Сергей Павлов, занимавший пост военного атташе до приезда Савина-Лазарева, сообщил, что мексиканские власти не разрешили везти катафалки из морга днём во избежание демонстраций, поскольку улицы по маршруту были переполнены народом. Катафалки обещали доставить с наступлением темноты. К вечеру на подступах к посольству собралось столько людей, что буквально яблоку негде было упасть. После девяти появились катафалки: они продвигались через толпу – все пять катафалков. Они въехали в широко открытые ворота. Затем гробы начали вносить в библиотеку. Первый у входа был Константин Уманский, за ним жена Рая Михайловна, рядом – Лев Тройницкий, затем Сергей Савин-Лазарев и Юрий Вдовин. Гробы были обтянуты красным кумачом с траурной отделкой, на каждом фотография погибшего. Поставили почётный караул, и в библиотеку непрерывным потоком потянулись люди.

Жёнам старались не говорить, когда привезут погибших, их решили привести к гробам, когда уйдут все посторонние.

К полуночи, когда закрыли ворота, жён погибших допустили в библиотеку до начала бальзамирования. В Москву направили срочную телеграмму: отправлять тела в гробах или кремировать в Мехико и отправить урны. До получения ответа решили начать бальзамирование этой же ночью. Мужчины завёртывали тела в простыни и переносили из библиотеки через вестибюль в кухню на втором этаже, где специалисты делали своё дело.

На следующий день, 26 января, для прощания с погибшими был открыт доступ публике. Трое суток с раннего утра до поздней ночи поток людей не прекращался ни на одну секунду. Пропускали всех, от членов мексиканского правительства до простых мексиканцев. Некоторые целовали портреты погибших. Популярность Уманского была велика не только среди элиты, приглашаемой на банкеты, но и среди широких масс.

В почётном карауле перестояли все члены мексиканского правительства – президент Авила Камачо, экс-президент Ласаро Карденас, мининдел Падилья, военный министр Хара, послы и дипломаты. Мексиканские офицеры стояли в почётном карауле у гроба Савина-Лазарева.

Врачи позволили навещать Мару, и к ней пошли посольские женщины и Павлов.

– Хотели убить Уманского, – сказала она, – а все остальные просто случайные жертвы, из которых я одна чудом уцелела. Было два сильных взрыва, второй был сильнее первого, и я никогда не забуду выражение ужаса в его глазах, когда Константин Александрович схватился за ручку переднего кресла. Я в Бога не верила, – заключила Мара, – но теперь я уверенно могу сказать, что меня Бог спас ради сына.

Лишь поздно вечером (26-го) Каспаров добрался до тесной комнатки секретно-шифровального отдела. Там его ожидала телеграмма из Центра: «Считаем недопустимым Ваше молчание по поводу катастрофы с самолётом «Редактора». Мы узнали об этом от третьих лиц [то есть из сообщения ТАСС]. Немедленно телеграфируйте нам обо всех обстоятельствах катастрофы. Постарайтесь выяснить её причины, не причастны ли к ней наши враги в Деревне».

Тяжело вздыхая, Каспаров написал срочную телеграмму в два адреса: в НКИД и НКГБ. Для доклада руководству требовались максимально полные и объективные сведения, и Каспаров спешил изложить всё, что видел и знал, несмотря на усталость и вторую бессонную ночь. Центр отозвался новым замечанием: «Ваша информация по делу «Редактора», направленная нам и в НКИД, совершенно идентична. Чтобы не оказаться в неудобном положении при информировании нами НКИД, просим Вас указывать в своих телеграммах по «Редактору», что аналогичные сведения были переданы руководству НКИД».

Получилось так, что после гибели посла и сопровождавших его дипломатов Каспаров остался единственным ответственным лицом из посольской «номенклатуры». Советник Якубовский был в Москве, третий секретарь Глебский находился по делам в США, хотя в ближайшие часы должен был вернуться.

Из Москвы пришло распоряжение кремировать погибших и выслать в Москву урны. Возник вопрос, как разместить в трёх посольских машинах всех сотрудников посольства, желающих поехать на кладбище. Друг Уманских (тот самый, который по вечерам играл с Раей Михайловной в бридж) предоставил посольству восемь машин.

Женщины вынесли гроб Уманской к катафалку.

Похоронная процессия выехала из посольства около трёх часов дня. Все тротуары от посольства до крематория были забиты народом. Смотрели из окон, с крыш, даже с деревьев.

Подъехать к кладбищу оказалось невозможным. Полиция долго не могла справиться, расчищая дорогу. Помогли курсанты военной школы: оттеснив толпу, они освободили небольшой проход, через который с трудом пронесли гробы к дверям крематория[43].

Поставили небольшую трибуну, с которой произносили прощальные речи. С прочувствованными словами выступил министр иностранных дел Падилья. От посольства – Глебский, который только что вернулся из США. Жены погибших прижались с глухими рыданиями к крышкам гробов. Жене Каспарова стало дурно, её увели в машину.