На веки вечные

Наконец обе тридцатьчетверки с натужным ревом вы­нырнули из-под откоса в нескольких десятках метров от опушки леса. Вражеские артиллеристы растерялись. Что­бы поразить наши танки, им требовалось развернуть пушки влево градусов на сорок пять. На это необходи­мо время. Но и наши танкисты в трудном положении. Казалось бы, пушки рядом, стреляй в упор или дави. На самом деле сделать это в лесу, да еще зимой, не так-то просто. По глубокому снегу танкам не дашь боль­шой разбег. А орудия, как правило, стоят среди де­ревьев, за толстыми и высокими ледяными барьерами. Порою эти орудия трудно заметить даже с близкого расстояния. Если бить по ним из танковой пушки, то скорее всего попадешь в дерево или в ледяной пан­цирь.

А время идет... По лесу с дикими воплями мечутся вражеские пушкари. Одни пытаются развернуть орудия, другие стреляют по танкам из автоматов, бросают гранаты. Многие попрятались в блиндажах.

Политрук попытался связаться с Крапивиным, но рация командира роты молчала. Тогда он вызвал ком­бата Иванова.

Крапивин дошел до середины села, а потом его рация замолкла. Я выезжаю туда,— сообщил комбат. Почему-то даже не стал спрашивать у Феоктистова об­становку.

Товарищ комиссар, как будем действовать? — об­ратился Мурашкин к политруку.

Ясное дело, уничтожать! Вперед на орудия и блиндажи! Смотри только не завались. Выбирай между деревьями промежутки пошире. Да пехоту не проморгай!

Не прекращая огня, тридцатьчетверки продолжают двигаться вперед. Вокруг танков, вздымая фонтаны сне­га, рвутся гранаты, по башням стучит град пуль. По лесу разносится адская симфония танковых моторов, падающих деревьев, рвущихся гранат и снарядов, авто­матных очередей. Вот одно орудие вдавливается в снег. На другое падает сбитое снарядом дерево. Хрястнуло под гусеницами третье... Их расчеты уничтожаются пу­леметными очередями.

Поняли гитлеровцы, в блиндажах спасения нет. Как только приближаются танки, они пулей вылетают из своих ненадежных укрытий. А бежать по глубокому снегу почти невозможно, и радисты-пулеметчики расстре­ливают их в упор.

Бой продолжается до тех пор, пока не начинают сгу­щаться сумерки.

Мурашкин,— передает политрук, — двигай задним ходом на опушку. В темноте в лесу рискованно. Выез­жай и ты, — добавляет он своему механику-водителю Алеше Хорошавину.

Гитлеровцы остаются в лесу, выходить боятся, но строчить из автоматов продолжают.

Попробовал Феоктистов еще раз связаться по рации с ротным, потом с комбатом, но безрезультатно. Тогда решился выйти на комбрига. Тот приказал:

Возвращайтесь!

Над селом поднималось зарево пожарищ, а на окраи­не, около больницы, что-то рвалось. Беспрерывно с двух сторон взлетали осветительные ракеты.

Стало быть, наши село не освободили,— тихо про­говорил Феоктистов.

6. 

Поздно вечером танкисты возвратились в свое распо­ложение. Мурашкин вышел из танка и, пошатнувшись, растянулся на снегу. Илларион Феоктистов также упал в сугроб. Оба жадно хватали ртом снег. Лежали на обо­чине и ели снег другие члены экипажей. Все угорели от порохового газа. Да и не мудрено. Вентиляторы сби­ты, люки башен не то чтобы открыть — приоткрыть на секунду было невозможно.

Прибежал майор Иванов. Вскоре подъехал и ком­бриг. Он не стал требовать доклада. Обстановку и так хорошо знал. Обошел вокруг танков, испещренных сле­дами снарядов, пуль и осколков, покачал головой.

Много удалось разбить орудий? — все-таки спро­сил командир бригады.

Ясное дело, немало, да осталось в лесу еще столь­ко же. А может, больше. Товарищ подполковник, сдела­ли все, что могли,— доложил политрук.

Они и сами-то точно не знали, сколько подавили и разбили орудий. К некоторым приходилось возвращаться второй раз. Да и не любил Феоктистов хвалиться. Лишь всегда в подобных случаях отвечал: «Ясное дело, сдела­ли, что могли».

Сейчас политрука больше интересовали результаты боя его роты, судьба экипажей и самого ротного. Об этом и спросил комиссара батальона Набокова.

Ничего утешительного,— сказал комиссар.— Село освободить не удалось, потеряли четыре машины, танк командира подорвался на мине. Из боя не возвратились тридцатьчетверки Крапивина и Соколова. Судьба экипа­жей неизвестна. Если бы не цаш рейд, то положение могло быть еще хуже.

Петр Алексеевич, а как со Старой Руссой? — спро­сил политрук.

Тяжелые танки Матвеева, Молеева и Андропова ворвались в город, сражались в нем около шести часов, а нашу пехоту так и не пустили, и танкам пришлось возвратиться. А сейчас,— добавил комиссар,— отдохни­те. Все, что требуется, экипаж сделает и без вас.

На следующий день атака получилась мощнее и удач­нее. Танки ударили с двух направлений: три машины лейтенанта Лебедева с правого берега вышли в район церкви. Несколько танков ворвались в село по Старо­русскому шоссе. Наши пехотинцы не давали гитлеров­цам возможности минировать дорогу и сделанные для танков проходы.