На последнем рубеже

Ну практически нечем. Несколько ручных пулемётов, направленных в небо, — вот и вся защита. Тем не менее расчёты ручников спасли остатки батальона от полного уничтожения, сбивая немецкие самолёты с выбранного курса, заставляя сбрасывать бомбы не прицельно. Однако ударившая в нескольких метрах рядом лёгкая «полусотка» всё же крепко меня уделала…

Ранение было сложным, осколки добрались практически до лёгких. Бойцы вытащили меня на руках, но несколько недель я находился между жизнью и смертью из-за сильного воспаления.

Тем не менее я выжил, благодаря самоотверженности медиков да Сашиным молитвам; хотя теперь я всё же склонен назвать всё это Божьей волей и именно Господа благодарить о спасении.

После полной демобилизации я вернулся в Елец. Капитан с орденом Красной Звезды за последнее дело, медалями «За оборону Москвы» и «За боевые заслуги». Последнюю носили в штабах все писари и даже ппж — походно-полевые жёны из числа связисток, телефонисток и медперсонала. Что же, их тоже можно понять, смерть и тяжелейшие травмы, что неминуемо калечат людей, не щадят на войне ни мужчин, ни женщин. И если кто-то решился сохранить свою жизнь платой известным женским местом… Что же, не мне быть им судьёй. Ведь это именно наша вина, бойцов и командиров 41-го, что нашим женщинам пришлось воевать. Причём если ппж грели постели больших и малых командиров, то что можно сказать о девушках-снайперах, «ночных ведьмах» — пилотах лёгких бомбардировщиков, тех же рядовых связистках, что восстанавливали связь под сильнейшим вражеским огнём — и гибли, гибли… Другое дело, что медаль «За боевые заслуги» среди бойцов нередко именуется «за половые услуги».

Ну да ладно. Я был жив, я вернулся домой к любимой женщине и ребёнку с целыми конечностями и смог устроиться работать военпредом на табачный завод, дожив таким образом до Победы. Чем плохо?

…Какое-то время мы переписывались с ребятами, познакомившимися и сдружившимися со мной в эвакуационном госпитале в Тербунах.

Ванька Кобзев, танкист, погиб весной 1942-го во время обернувшегося катастрофой наступления под Харьковом. Пересевший на «тридцатьчетвёрку» старший лейтенант участвовал в боях, неплохо себя проявил; его судьбу решил случай.

Во время отступления танковая колонна моего товарища попала под воздушный удар. «Тридцатьчетвёрка» Ивана получила повреждение ходовой; тем не менее машина сохранила боеспособность. Обсудив с комбатом ситуацию, Иван решил остаться с экипажем и починить машину, заодно натянув оборванную гусеницу.

Ребята просто не успели… Когда стало ясно, что немецкое преследование уже совсем близко, Иван приказал механу чуть отогнать машину в сторону и слегка развернуть её. Водитель с трудом выполнил манёвр, окончательно смяв гусеницу; в то же время получилось естественно — словно танк уходил от бомбёжки и так и остался стоять подбитым.

После занятия позиции старлей приказал слить солярку и выбросить из танка все осколочные снаряды; сделал он это для того, чтобы никто уже не смог сжечь машину или вызвать детонацию боеукладки, в которой в первую очередь взрываются как раз осколочные. Ванька даже облил частью топлива броню танка и поджёг её — горячая солярка легко занялась и долго дымила, создавая полную видимость, что «тридцатьчетвёрка» уже горела. Картину довершили открытые настежь люки.

Из экипажа Кобзев отпустил лишь водителя, бесполезного в самоубийственном бою. Впрочем, механ не хотел бросать товарищей (с его слов); по крайней мере, он остался в удалении и наблюдал отчаянную схватку советского танка с немецкими панцерами. Именно благодаря его свидетельству я знал подробности последнего боя ставшего близким друга…

Схватка была не слишком долгой. Немцы, видимо, уже привыкшие к разбросанной у дороги подбитой советской бронетехнике, равнодушно приблизились метров на 100 к чадящему танку. И тут «тридцатьчетвёрка» открыла огонь…

Экипаж Ваньки успел выбить два танка в голове колонны и самоходное орудие в хвосте. Он стрелял наверняка, практически каждый выстрел геройского экипажа находил цель. Но в немецкой колонне следовало больше 15 танков и самоходок; оправившись от неожиданности, они с той же убойной, пистолетной дистанции открыли ответный огонь, буквально изрешетив «тридцатьчетвёрку» моего друга…

Рядовой Андреев, благодаря моему доброму совету женившийся на полюбившейся медсестре (и шустренько заделав ей малыша, дабы уволить из госпиталя), поступил после ранения на командирские курсы и выпустился лейтенантом-зенитчиком. Предписание получил на всё тот же Юго-Западный фронт, дрался с немецкими лётчиками под Сталинградом. Воевал результативно — сбил 3 самолёта и был награждён орденом Отечественной войны 2-й степени.

Уже в 1943 году, при прорыве таков Манштейна к Харькову, Андреев принял свой последний бой. Три зенитки под его началом дрались с немецкой танковой ротой.