На последнем рубеже

— Хрен его жалеть! Что мужик по пьяни делает, то он в трезвом виде в уме держал! Сегодня на землячку по пьяни полез, договориться не смог, а завтра? Мало наших баб фрицы насилуют, теперь ещё и свои начнут?

Меня поддержал Игорь:

— Я таких историй слышал немало. Мужик нетрезвый понравившуюся бабу силой возьмёт, а как в голове прояснится, как поймёт, что натворил, так быстрей ситуацию исправлять. Задушит девку или ножом пырнёт — и вся недолга. Некому свидетельствовать против — вот и хорошо. Да я бы таких уродов сам, своей рукой…

9-е декабря 1941 г.

Средняя школа села Тербуны.

Временное расположение передвижного армейского госпиталя.

Рядовой Виктор Андреев.

Анька после выволочки госпитального начальства сидит на топчане ни живая, ни мёртвая, словно окаменела. В палату идти боится — стыд берёт, из школы вообще выходить боится — там родные Краснорядцева бучу подняли, перед всем селом шалавой охаяли. Многие сельчане верят.

Что самое хреновое, Краснорядцеву домой попасть, где его на радостях и напоили до беспамятства, помогла-то как раз она. Анька же его и обратно пустила и даже позволила с собой в закутке посидеть, думала, чуть-чуть поговорит и спать уложит. А тут он сам стал силой её укладывать…

— Ань.

Молчание.

— Ааа-ань…

Ни звука.

— Ань!!!

— Ну что тебе…

Девушка отвечает надломленным, треснутым голосом. Но хотя бы отвечает.

— Слезами делу не поможешь. Ну правда…

— Ты не понимаешь. Меня опозорили перед всеми. В палате мужики теперь во мне дыру прожгут, а дома мне и вовсе показываться страшно.

— Да чего тебе бояться?!

Девушка аж подскочила на топчане. Её пронзительный взгляд, наполненный яростью, болью, отчаянием, стыдом, заставил меня отшатнуться.

— Ты не понимаешь?! Из-за меня погибнет человек, наш с тобой сосед, не забыл? Краснорядцевы ни мне, ни моей семье этого не простят. Ах, да… Ещё я теперь для всех — кстати, благодаря тебе да Сашке-болтуну, — я теперь для всех и навсегда останусь шалавой! Слышишь?! Кто меня теперь-то замуж возьмёт, порченую?!

— Ну вообще-то тебя с Беловым спать никто не заставлял. Хотела быть девушкой до замужества, так чего ж дал…

Бац! Хлёсткая пощёчина отбросила мою голову в сторону. Но прежде чем красная от ярости и обиды девка ударила меня ещё раз (или убежала, уж не знаю, что она там хотела сделать), я грубо схватил её за волосы и крепко прижал к себе, впившись в губы яростным, страстным поцелуем. Девчонка с силой упёрлась руками мне в грудь, но сумела лишь чуть-чуть отстраниться; прежде чем она хоть что-то сумела произнести, я успел выговорить:

— Я тебя в жёны возьму, слышишь, Я!

И пока Анька ошарашенно на меня уставилась, я скороговоркой, севшим от волнения и страсти голосом продолжил:

— Жить без тебя не могу, понимаешь?! Любила Сашку, отдалась ему по любви — твой грех, но я его прощаю, прямо сейчас, слышишь?! Только моей будь — отныне и навсегда! СОГЛАСНА?!

Аня всё также ошарашенно, даже испуганно на меня смотрит. Не в силах ждать ответа, я вновь привлекаю её к себе, коснувшись губ уже более нежно. И с радостью почувствовал, что девушка робко мне отвечает.

…Где-то за пару часов до объяснения, во время перевязки, со мной заговорил лейтенант, лежащий тут же, в госпитале, — он интересовался происшествием. Несмотря на то, что командир был мне не знаком, я быстро разоткровенничался и вкратце рассказал свою историю. На что лейтенант Белик просто предложил не теряться, а раз люблю, взять девку в жёны.

— Да кто ж нас теперь поженит, чай, война?!

— Эх, молодёжь! Так на войне женить имеют право командиры подразделений, в данном случае начальник госпиталя.

— Ты согласна…

— Ты правда меня любишь?

Смотрю в полные надежды и страха очи. Любимые очи на свете…

— Больше жизни…

Мгновение Аня недоверчиво смотрит на меня, словно что-то ищет. А через мгновение девушка сама доверчиво ко мне прижалась, сама коснулась своими нежными, полными устами моих губ…

— А с Краснорядцевым сделаем так: он не пытался тебя изнасиловать, а только полез целоваться, а не сильничать. Ты не захотела, начала сопротивляться — а я услышал, увидел и понял ситуацию неверно. В палате я с мужиками поговорю, мои слова подтвердят. Наши слова.

— Но ведь до этого мы говорили…