Решив, что лучше оставить всё, как оно есть, парень взялся за прочих стрелков. Вторым оказался сержант. Павел вытащил его из земли и понял, что Олег лишь оглушён. Четверо были мертвы. Кто-то погиб от ударной волны детонации, кто-то от ранений осколками.
Ещё двое, Семён с Константином куда-то бесследно исчезли. Наткнувшись взглядом на разбитый «максим», парень вдруг понял, куда они делись? Он уже видел, что делает мина, попав в человека, и прекратил свои поиски.
Не успел парень отдохнуть от раскопок, как сержант шевельнулся. Он поднял грязные веки, увидел чумазого Павла и, растягивая слова после сильной контузии, удивлённо спросил:
— Ты, как здесь оказался?
— «Дивизионка» разбита при обстреле высотки, — доложил усталый пушкарь. — Лейтенант и расчёт погибли на месте. Я собрал винтовки и боеприпасы и прибыл в ваше подразделение.
— Тяжело нам придётся без поддержки орудия, — протянул сержант пехотинцев. С ощутимым трудом он встал на дрожащие ноги, выглянул из развалин окопа и посмотрел на вражеский берег. Павел поднялся с корточек, осторожно устроился рядом с Олегом и глянул туда же, куда смотрел командир.
Около сотни фашистов деловито рубили деревья, растущие на обширном болоте. Они пилили стволы на небольшие куски, вытаскивали на высокую дамбу и волокли прямо к реке. Десяток немецких стрелков быстро разделись, вошли в мутную воду и переплыли на правую часть переправы, разбитую взрывом советских снарядов. Еще столько же осталось на том берегу.
Фрицы перекинули тросы с одной стороны на другую, намотали на балки настила и натянули их словно струну. По всей видимости, они собирались крепить сверху короткие жерди и устроить из них подобие подвесного моста. Двадцать фашистов трудились не покладая умелых, мозолистых рук. Они вбили в настил пять-шесть ломов, взяли другие канаты и привязали к верхушкам толстых прутов. Получилось нечто вроде перил.
«Ещё час или два, и вся эта свора рванётся вперёд, перебежит по шаткой конструкции и окажется возле станицы. А нас здесь, всего три человека». — размышлял над увиденным Павел.
Он посмотрел на лежавшего в стороне Николая. Парень заметил его сумрачный взгляд, с сомнением покачал головой и поправил себя: «Всего только двое. Так что, вряд ли продержимся пару минут хорошего боя». Поняв, что ничего нового он не увидит, парень опустился на корточки. Рядом присел командир.
К этому времени, Николай уже оклемался от лёгкой контузии. Он быстро ощупал грудь и живот, завёл руку за спину и тронул пальцами осколок железа. Солдат резко вздрогнул и сильно поморщился. Потом, передохнул и попробовал сесть. Он сделал несколько неловких попыток, ничего не добился и без сил откинулся на бок. Поясница бойца всё же болела, и он боялся, лечь лицом вверх. Да и страшная рана не позволяла ему повернуться.
Стоит ли вынуть торчащий осколок, Павел не знал. Вдруг повредишь окончания нервов, и Николая от боли хватит «кондратий»? Судя по движениям пехотинца, нижняя часть его тела уже не работала. Ноги и таз превратились в куски неподвижного мяса и не выполняли приказы хозяина.
«Парализован навеки», — подумал пушкарь и встретился взглядом с неподвижным бойцом. Тот ущипнул свои бёдра, видно, не почувствовал боли и тоже всё понял. Его лицо вдруг исказилось и отразило целую гамму душевных мучений: чувство горькой обиды, отчаяния и безысходности.
Павел не смог на это смотреть. Он повернулся к Олегу и задал вопрос, который мучил его больше всего:
— Что будем делать, товарищ сержант?
— А что могут сделать три «винтаря» против сотни стрелков с пятью миномётами? — спросил у себя командир пехотинцев и сам же ответил: — Дать один единственный залп, получить от фашистов в ответ несколько мин и быстро отдать Богу душу.
Олег ненадолго умолк, взглянул на винтовки и «сидор», принесённые Павлом, кашлянул и заявил непререкаемым тоном:
— Отделение, слушай мою команду. Берём столько оружия и боеприпасов, сколько сможем с собой унести. Скрытно бежим к мотоциклу немцев-разведчиков. Садимся в него и дуем к своим. По прибытии сообщаем комбату о бое, произошедшем возле станицы, а там будет видно, как же судьба для нас повернётся…
— Я не могу с вами идти, — вдруг сказал Николай. — У меня парализованы ноги.
Сержант посмотрел на бойца, увидел его состояние и строго прикрикнул:
— Отставить все разговоры! Мы возьмём тебя на руки. Отнесём к мотоциклу и посадим в коляску.
— Как вы сможете меня посадить, если в спине торчит осколок железа? — возразил Николай. — Вынуть его мы не можем. Я уже пробовал. Очень прочно зараза засел. Хирурга поблизости нет. Так что, сидеть я не смогу, а положить на живот меня некуда.
Насколько я знаю, телега погибла вместе с конями. — Боец кивнул на разрушенный двор и сарай, в котором со вчерашнего вечера стояли упряжки. — Да и зачем всем такая морока? Даже если мы доберемся до наших врачей, то кто после них, станет возиться со мною, с безногим калекой? Сам я детдомовский, ни родных, ни жены у меня не имеется. Поэтому, если не откину копыта, буду один до скончания дней. Мне подобная жизнь не нужна.