На подступах к Сталинграду. Издание второе, исправленное

Второй номер оторвал взгляд от вершины холма и пошарил глазами по противоположному берегу. Затем, перевёл взгляд на бугор пехотинцев и заметил вспышки от выстрелов. Он нацелил свой пулемёт на новых врагов и надавил на гашетку.

Длинная очередь ударила в подошву пригорка. Она поднялась метров на пять и хлестнула поверху траншеи. Пули пробили горки взрыхлённой земли, насыпанные по краю окопа, и с отвратительным визгом улетели вперёд.

Бойцы с «трёхлинейками» упали на дно ходов сообщения. Вместе с ними присели солдаты, что палили из «ручника». Только Семён, скрытый щитком «станкача», продолжал бить по фрицам.

Он снимал одного стрелка за другим, но стоило ему, переключиться на другую машину, как раздавался крик одного из фельдфебелей. К опустевшему «Ганомагу» спешили другие фашисты. Они занимали место убитых «камрадов» и открывали огонь.

Второй номер Семёна, Константин стоял на коленях и, подняв руки над головой, подавал к пулемёту ленту с патронами. Остальные перезаряжали винтовки внизу. Они лишь на секунду, высовывались из траншеи наружу и стреляли по транспортёрам врага.

То же самое, делал и Николай из «MG 34». Он был крепким парнем и легко управлялся с внушительной «дурой», весящей три четверти пуда. Но вместо единственной пули он посылал во врага сразу три или четыре заряда.

Как ни мал был ущерб от такой обороны, но большая часть «Ганомагов» перестала стрелять по высотке и переключила внимание на восьмерых пехотинцев. Скорее всего, их решили убить в первую очередь.

В пригорок ударили десятки свинцовых цилиндриков. Они впивались в невысокие брустверы, разбивали в мелкую пыль и сметали их вниз, под ноги защитников тихой станицы.

Красноармейцы всё время, перебегали с места на место. Они прятались от ураганной стрельбы неприятеля и продолжали сражаться почти что «вслепую».

Командир одного уцелевшего танка заметил пальбу пулемётов с небольшого пригорка. Продолговатый бугор стоял возле высотки. Красноармейцы стреляли оттуда и не давали высунуть носа немецким солдатам.

Panzersoldat осознал, что нужно помочь своим верным соратникам. Ведь без поддержки стрелков, в такой ситуации, «коробки» не выстоят против советской пехоты. А врагов может быть, очень много. Перейдут через мост и забросают гранатами.

Фельдфебель связался по радио со вторым «Т-4» и сообщил «камраду» о том, что советские части атакуют во фланг. Поэтому он прекращает вести огонь по орудию русских и будет бить в другом направлении. Его сослуживец принял такое решение и стал гораздо внимательней следить за вершиной холма.

Лейтенант Красной армии услышал стрельбу пехотинцев. Он тут же отметил, что пули противника почти не свистят над высоткой, и вновь посмотрел из-за края плоской площадки. Один танк фашистов разворачивал пушку к пригорку с боевым охранением.

Артиллерист вернулся назад и сказал:

— Приготовиться к бою. — Пока Павел вставлял новый снаряд в открытый затвор, молодой командир оглядывался по сторонам и выискивал место, откуда можно ударить по проклятым «четвёркам».

«Вот только вряд ли из этого, что-то получится, — размышлял офицер. — Сейчас фрицы уже наготове. Стоит врагам заметить ствол пушки возле обрыва, как они сразу начнут в него целиться. Наши бойцы будут возиться с установкой орудия и времени для точной наводки у них окажется меньше. Они не успеют всё сделать до выстрела снизу».

Лейтенант увидел оглоблю, которая отлетела от разбитого взрывом навеса. Она была толщиной в руку мужчины и с удивительно ровно обломанным краем. Видно, её перебило осколком. Да и цвет оказался вполне подходящим. Чёрная копоть попала на дерево и скрыла его серый оттенок.

«Солнце нам светит в затылок и левое ухо, а фрицам почти, прямо в лицо. Они не заметят отсутствие жерла и будут уверены в том, что видят ствол нашей пушки. У страха глаза велики, и фашисты не станут вдаваться в детали. Жахнут, как можно скорее, и вся недолга. Пока они будут возиться с зарядкой, пока уточнят, сбитый откатом прицел, у нас появится толика времени. Может быть, мы успеем стрельнуть и убраться назад».

— Павел! — подозвал офицер рядового и объяснил, что нужно сделать.

Выслушав слова командира, парень вдруг понял, что его посылают на верную смерть. Он хотел сказать по-уставному: «Слушаюсь!» — но горло, словно бы сжала чья-то сухая рука. Боец смог только кивнуть.

— Выполняй! — приказал офицер и пошёл к остывающей от выстрелов пушке. Пять человек взялись за орудие и покатили его к краю обрыва.

Покрывшись холодной испариной, Павел поднял толстую жердь, на которую указал лейтенант, и с сожаленьем прикинул, что в ней всего метра три с половиной. Слушая свист множества пуль, пролетающих над головой, он потоптался на трясущихся от страха ногах, низко пригнулся и двинулся к южному краю продолговатой площадки.

Боец оказался рядом с тем местом, где вершина холма резким обрывом уходила в низину. Он лёг на живот, подполз к самой кромке длинного ската и быстро выглянул из-за неё. Парень запомнил, где стоит вражеский танк с поднятым кверху орудием, немедленно спрятался и, ни секунды не мешкая, отполз метра на два назад.