Читаем На линии доктор Кулябкин полностью

На линии доктор Кулябкин

Около кинотеатра очередь за билетами. Идет фильм со странным названием «Подделка». Два близнеца-детектива в черных шляпах с пистолетами, прищурив левый глаз, нацеливаются в прохожих. Ниже лицо героини, чем-то уже знакомое. Где она играла раньше? Иду медленно. И вдруг мне начинает казаться, что актриса удивительно похожа на Милу, особенно губы и глаза — серые, не очень большие, с зеленоватыми точками.

«Псих! — ругаю себя я. — Ведь ничего не было утром?»

«Было. Было. Было».

Я иду быстрее. Спешу. Но сомнение не исчезает.

«А если ничего не было утром, почему ты так радуешься?»

…Уже несколько раз я встречаю ее в лесу. Я знаю, куда Мила приходит со своими шестиклашками. При каждой встрече я разыгрываю удивление. Останавливаюсь как вкопанный и широко развожу руками.

— Не ожидал! Ну и дела!

Мила молчит, неуверенно улыбается, будто сама подстроила это свидание.

— Здравствуйте, ребята! — кричу я школьникам и больше на учительницу стараюсь не смотреть. — Хотите со мной покататься?

— Хотим! — кричат мальчишки.

— Только я вас прошу, Георгий Семенович, осторожнее.

Я подмигиваю ребятам. Они хохочут.

— Будьте уверены. Я человек строгий.

И мы исчезаем.

Сегодня мы обогнали девочек на полкилометра и устроили засаду. В лесу была удивительная тишина. Я стоял за деревом и ждал, когда приблизится Мила. Она шла впереди, шла прямо на меня, улыбаясь своим мыслям, и в этот момент казалась счастливой и беззаботной.

Мы договорились подпустить девчонок поближе, но кто-то не утерпел, не выдержал боевого азарта и раньше времени заорал: «Ура-а!»

Ребята понеслись вперед, бросая снежки, стараясь не попасть в учительницу.

Мила засмеялась, схватила пригоршню снега и по-женски, из-за головы бросила снежок.

— Учитесь! — крикнул я и несколько раз взмахнул рукой со снежком.

Мила отворачивалась, приседала, пока не догадалась, что ее обманывают.

— Бах-та-ра-бах! — закричал я, радуясь тому, что снежок раскололся на вязаной шапочке моего «противника». — Ура-а! Мы ломим! Гнутся шведы!

Я вновь схватил пригоршню снега и тут заметил, что Мила стоит, закрыв лицо ладонями.

Я бросился к ней, отнял от лица руки и увидел алую струйку над бровью.

— Санитары есть?

— Есть, — сказала рыжая девочка. — Только я крови боюсь.

Я нервничал. Бинтовал. Но бинт ложился неровно, сползал, и я перебинтовывал заново. Я злился на себя и вдруг встретился с ней взглядом. Это длилось мгновение. Глаза были большие, испуганные, и мне показалось… Нет, такое могло лишь показаться, потому что я давно хотел увидеть ЭТО.

…А потом мы шли к дому и говорили о каких-то пустяках. Около калитки остановились, и я первый протянул ей руку.

— Не пойму, — сказал я после короткого молчания, — зачем стал хирургом, а не детским врачом. И всем по порядку давал бы шоколадку, и ставил, и ставил бы градусники.

— Я с завистью смотрю, как ребята к вам липнут, — сказала Мила.

— Они во мне человека чувствуют. Знаете, как Толстой про Чехова сказал: к нему, говорит, женщины тянутся, значит, он человек хороший. А дети и женщины — это близко.

— Значит, вы человек хороший?

— Конечно. Я человек замечательный.

Она рассмеялась.

— А я понимаю, почему ребята так с вами, — сказала Мила. — Вы их ровесник.

— Впадаю в детство?

— Нет. Вы не думаете, как я, о солидности.

— А вы тоже не думайте.

— Анатолий говорит, я недостаточно строга с ними.

— Глупости. Вы хороший педагог. Я же видел… Зуб даю. Только не рассуждайте, как Анатолий. Это же скучно.

Она вновь испуганно посмотрела на меня.

— До свидания.

— А когда… свидание?

Она не ответила.

— У вас маленькая рука, но крепкая, — сказал я и с ужасом подумал: «Господи, какую чушь я несу!»

Мила шевельнула рукой, стараясь освободить пальцы. Но я не отпускал. Она наклонила голову и отдернула руку.

— Не знаю, — сказала Мила. — Зачем?

В комнате был беспорядок: кровать не застлана, у зеркала — гантели. Я разделся и лег. Читать не мог. Строчки прыгали перед глазами. Я отложил книгу. Встал. В тумбочке лежали плоскогубцы, колбаса, банка с лыжной мазью. Хлеба ни кусочка. Я оторвал зубами кусок колбасы и стал жевать. «Нужно идти за хлебом, иначе завтра останусь голодным». Я даже обрадовался тому, что снова выйду на улицу.

Я встал в очередь, и женщины впереди замолчали. Видимо, узнали меня. Народу в магазине было много. Под вечер пришла машина со склада, и все чего-то ждали.

Я увидел, как в дверях появилась каракулевая папаха, и вдруг подумал, что сегодня мне неприятно встречаться с Пискаревым — Милиным мужем.

Я купил хлеб и вышел на улицу.

— Доктор Дашкевич!

Пришлось подождать.

— Черт долговязый, тебя не догонишь!

— Тороплюсь, — объяснил я и прибавил шагу.

Говорить было не о чем. Сейчас у переулка Пискарев скажет «пока» и завернет к дому.

— Ходил за хлебом? — спросил Анатолий, видимо тяготясь молчанием.

Я кивнул.

— А я знаешь что купил?

— Трамвай?

— Остри не остри, не угадаешь, — сказал Пискарев. — Апельсины.