Стерженек проигрывателя металлически блестел в центре диска. Мила смотрела на него долго, пока стерженек не превратился в сверкающую точку.
«Сколько месяцев я не подходила к проигрывателю? Восемь? Десять? Пожалуй, больше…»
Она приложила ладонь к щеке и закрыла глаза, слушая «Хоральную сюиту» Баха.
«Так и не сказала, чтобы приходил…»
Мила поднялась с дивана, сняла бинт и подошла к зеркалу.
«Постарела».
Она достала альбом, нашла фотографию — их школьный выпуск — и стала сравнивать. Теперь на нее смотрели две Людмилы. Конечно, они были похожи, но у старшей, двадцатишестилетней, глаза темнее, печальнее и около губ появились складочки — раньше она этого не замечала.
Мила перевернула страницу. Восьмой. Седьмой класс… В третьем ряду Сережка — как он похож на Дашкевича! Длинный, смешной, — ее первая любовь.
«Если бы он… Если бы да кабы…»
…Три года назад они с Сережкой встретились в Ярославле — в городе их детства. Это было зимой, на каникулах. Нежданно-негаданно ввалился в квартиру матери огромный человечище, все такой же веселый, как в школе, и затараторил о чем-то смешном. Мила глядела на него, чувствуя, как возвращается к ней то, что было тогда, в седьмом.
«Может, и у него такое?..»
— Знаешь, — сказала она, — я недавно нашла свой детский дневник, там много о тебе.
Ей вдруг захотелось показать ему этот дневник — тайну детства. Подошла к чемодану, принялась поспешно выкладывать кофточки, платки.
— Моя жена тоже вела дневник, очень забавный.
— Жена?
Мила еще постояла у чемодана, потом сказала, что не может вспомнить, куда девался дневник.
— Неважно, — отмахнулся Сергей.
Он продолжал шутить, а Мила внутренне съежилась, замолчала, пряча от Сергея глаза.
Внизу хлопнула дверь. Мила быстро положила альбом на место. Что это с ней? Почему вдруг вспомнилось о прошлом? Она со страхом прислушивалась к неторопливым, мягким шагам на лестнице — Анатолий.
Он тщательно сбил со своих бот снег, поставил метелочку в угол, отведенный для сапожных щеток, и стал раздеваться.
«Сейчас поцелует», — со страхом подумала она.
Анатолий делал все медленно и как-то очень серьезно. Достал плечики, повесил на них пальто, предварительно встряхнув меховой воротник, чтобы не свалялся ворс. Снял боты, приоткрыл дверь и побил боты друг о друга: в комнате тепло, снег растает, и натечет лужа.
— А у меня для тебя сюрприз! — сказал Анатолий, надевая тапочки. — Угадай, что в пакете?
«Я к нему несправедлива, — подумала Мила. — Внимательный, заботливый… Чего еще? Многие говорят, мне повезло».
— Не можешь угадать? — засмеялся он. Сделал таинственное лицо, сунул в пакет руку, словно собирался показывать фокусы. — Апельсины! Пища факиров и гинекологов, как отметил преподобный Дашкевич. Вымой, пожалуйста.
— Положи в вазу.
Анатолий поглядел на нее удивленно.
— Не могу есть грязное, хоть режь. Такая у меня слабость.
Он вымыл, а потом протер каждый апельсин полотенцем и покосился на жену: мол, видишь, и дел-то всего…
«Боже, как тоскливо… — Сегодня Мила с особой остротой чувствовала свое одиночество. — Нужно куда-то уйти, — думала она. — Схожу в магазин. Скажу, дома нет хлеба». Буханка лежала перед ней. Мила зажгла газ, поставила чайник.
— Ты чего там делаешь?
— Кипячу воду.
— А без тебя вода не закипит? Давай съедим по апельсину.
— Не хочу.
Было слышно, как Анатолий шуршит газетами.
«Теперь это надолго. Пока не прочтет все… — Она вспомнила о Дашкевиче. И улыбнулась, представив его на лыжах, со снежками в руках. — Как они не похожи! Кажется, Анатолий на десять лет старше».
Анатолий расстелил газету на коленях и ел апельсин. У него было счастливое лицо.
— «Завтрак прошел в дружеской обстановке», — прочел он вслух. — Подумай, для некоторых это такая же работа, как для меня операции. Интересно, что делают дипломаты дома, если завтракают на работе?
Он засмеялся, довольный шуткой.
«Что со мной? — думала Мила, отворачиваясь. — Раздражительна… Ведь раньше этого не было. А теперь? Может, такое случается со всеми? Когда-то Яблокова сказала в учительской, что безразличие к мужу естественно. Любовь, безразличие, а потом привычка…»
Она начистила картошки, сняла чайник и пошла в комнату за солью. Газеты стопкой лежали на столе. Сверху их придавливала гора апельсиновой кожуры.
— Последний раз говорю: ешь. Половины уже как не бывало.
— Не хочу, — повторила она, собирая со стола кожуру.
— Ты только корки не выбрасывай, — спохватился он. — На них получится хорошая настойка.
— Хорошо, — сказала Мила. — Я положу их на сберегательную книжку.
Он отложил газету и с обидой взглянул на нее.
— Вечные крайности. Ни о чем не попросить.
Мила промолчала.
— Кстати, давно прошу купить просторный горшок для кактуса. Все я и я… А кактусу тесно. Он в этом году должен цвести. Ты понимаешь, что значит «тесно»? — Анатолий расхаживал по комнате, видимо нервничал.
«Понимаю», — подумала Мила.
— А сберегательная книжка, — вдруг крикнул Анатолий, — тебе не помешает! Я о семье забочусь. А вот если бы тебе дать наши деньги, то мы бы уезжали отсюда голые. Вернемся в Ленинград — сама скажешь спасибо.
— Спасибо, — сказала Мила.