Он замолчал. Было слышно, как по комнате шлепают тапочки.
«Нужно уйти, — подумала она. — Хотя бы на час… Иначе не сдержишься…»
Она погасила газ. Оделась.
— Ты куда? — удивился Анатолий. — Ведь еще не обедали.
— За горшком для кактуса.
— Магазин уже закрыт.
— Я постучу, — сказала Мила. — Объясню: гибнет живое существо.
— А я тебя не отпускаю! В конце концов тебя с утра нет дома. Не можем побыть вместе.
«Скорее на улицу, — думала Мила. — Там хорошо, тихо: Разве я могла представить, что одиночество — это вдвоем!..»
Она сбежала по лестнице, застегиваясь на ходу, и быстро зашагала по дороге.
На улице опять шел снег. Свет от фонаря полосой проникал в комнату, вырывая из темноты прямоугольные силуэты. Я думал о Зойке. Ее письмо уже много дней лежало на окне. Я взял листки, но в темноте разобрал лишь отдельные фразы. Нужно что-то написать, сослаться на занятость, на длительную командировку в район. Еще не поздно. Можно без труда восстановить прежние отношения.
Значит, врать? Нет, этого я не хотел. Но и писать правду, объяснять, что все кончилось, тоже не хотелось.
По дороге прошла женщина, чем-то похожая на Милу. Я себя все время ловлю на том, что чаще и чаще узнаю Милу в чужих людях. Женщина остановилась, поправила платок и пошла дальше.
— Знаешь, мама, — послышался из коридора голос Мишки, — мы все-таки на сборе из Глебова сделали котлету. Похуже «темной» вышло.
Я улыбнулся. В этой «общественной работе» была, пожалуй, и моя заслуга.
Мишка постучал в дверь, но я не ответил.
— Ты чего, бездельник, будишь человека?
Света зажигать не хотелось. Я поглядел на часы. Кажется, четверть девятого. Спать вроде бы рано. Может, сходить в кино? Поглядеть эту «Подделку»?
Я пожал плечами и, тихо ступая по полу, перешел на кровать.
«С Зойкой все кончено, — думал я. — Это должно было кончиться рано или поздно».
Глава шестая
После того случая с кровью я долго не мог смотреть на Сидорова. Он дважды делал мне какие-то замечания, но я ничего не отвечал, будто все это говорили по радио.
Сегодня в Валунец приехал главный хирург области Леонид Кириллович Лунин, и мне пришлось зайти в кабинет. Лунина я знал по институту. Он заканчивал аспирантуру, когда я был на третьем курсе, и недели две вел нашу группу. Впечатление, помню, осталось самое хорошее: веселый, молодой, как говорят, свой. Мне давно хотелось увидеть его. И, кроме того, земляк всегда земляк, и если даже в отпуске случайно встретишь ленинградца, чем-то связанного с твоим делом, то испытываешь волнение.
В кабинете был заведующий нашим отделением Борисов, главный врач и Лунин. Леонид Кириллович сидел за письменным столом, а Сидоров и Борисов на стульях справа. Он сразу же вспомнил меня и улыбнулся:
— Не знал, что вы здесь.
Лунин вышел из-за стола и протянул руку.
— Да, ни разу не пришлось увидеться.
— Георгий Семенович — очень активный хирург, — вставил Сидоров.
Я сел в стороне, чтобы не мешать разговору. Борисов сидел злой, нахохлившийся. Еще раньше по отдельным репликам я догадывался, что Борисов терпеть не может Лунина. Но он так часто бывал беспощаден в своих суждениях о людях, что я, честно сказать, уже не придавал этому значения. Я хорошо помнил, что совсем недавно он так же плохо относился и ко мне.
— Какой ваш план работы, если не секрет? — осторожно спросил Сидоров.
— Дел будет много.
— Тогда что же мы сидим здесь? — проворчал Борисов. — У нас плановая операция.
Он поднялся и пошел к выходу, даже не взглянув на меня.
— Подождите! — испуганно крикнул Сидоров. — Нужно решить, куда устроить Леонида Кирилловича. Не в Дом же колхозника?
Борисов тяжело вздохнул: мол, он тут при чем? — и сел у дверей.
— Может быть, вы поживете у кого-нибудь из нас?
— Пожалуйста. Только у меня есть принцип. Я не останавливаюсь у главных врачей. Это всегда плохо истолковывается.
— Все забываю, — сказал Борисов, — пора бы нам заменить кровати в пятой палате. Это же гамаки.
Всем своим видом он говорил, что ему плевать, где будет ночевать Лунин. Мне стало неудобно.
— Живите у меня. Подушка и одеяло найдутся, — сказал я.
— Прекрасно, — обрадовался Сидоров. — У Георгия Семеновича вам будет хорошо. Не заскучаете…
— Можно и ко мне, — неожиданно буркнул Борисов.
Я даже вздрогнул. Человек — это вечная загадка. Наверно, мне никогда не понять, почему Борисов вдруг пригласил Лунина. Выгнать — это бы я понял.
— Вот видите, — сказал Сидоров, — прямо нет отбоя от квартир. В следующий раз приезжайте с супругой.
— Я все-таки переночую у доктора Дашкевича.
— Ну, хватит торговаться, — оборвал разговор Борисов, — пора работать.
Он стукнул обеими руками по коленям и выпрямился. Я пошел за ним. В коридоре Борисов остановился и посмотрел на меня.
— Вам нравится Лунин?
— Очень. Я его по институту помню. Ребята говорили: «свой в доску».
— Ну-ну, «в доску…» — передразнил Борисов и что-то забормотал под нос, что означало: «Много вы понимаете в людях…»
— Хороший товарищ, говорили, — назло сказал я, хотя совершенно не знал, какой Лунин товарищ.
— К сожалению, очень легкомысленный для своей должности. Мне с ним приходилось сталкиваться.