На линии доктор Кулябкин

— И не поддерживайте! — сказал я, стараясь преодолеть сопротивление, словно за ней стояла вся педагогическая наука со своими незыблемыми канонами.

— Что же вы предлагаете?

— В шестом классе мы собирали учительнице деньги на подарок к Восьмому марта, — сказал я. — А один парнишка не дал. Я, говорит, сам хочу сделать подарок. Без вас. Вышел на уроке и преподнес: «От нашей семьи». Мы даже не засмеялись. Думали: возьмет или нет. И она взяла.

— Значит, вы считаете, что я не права?

— По справедливости — нет, — сказал я.

Она остановилась, и впервые наши взгляды встретились. Этого выражения глаз я передать не могу. В них не было желания оправдаться, и зачем ей оправдываться передо мной?

— По справедливости… — повторила учительница. — А как бы вы?

— Я? Я поступил бы иначе. Раз Глебов обманул коллектив, то он и обязан извиниться. А ребят, конечно, нужно поругать. За превышение власти.

— Вот мой дом, — сказала она. — Вы с мужем однокурсники, а у нас никогда не были. Почему?

— Мы и в институте не дружили.

Ей это было неприятно.

— А вы всегда бываете объективным?

— По крайней мере когда даю советы другим.

Она не улыбнулась, а мне отчего-то захотелось, чтобы выражение грусти ушло из ее глаз. Мне казалось, что у нее в запасе существует еще одно выражение, более веселое, чем это. Я ждал. Но она повернулась и пошла к дому. Она даже не оглянулась у двери. Я думал, что в их окне загорится свет, но свет так и не вспыхнул.

Глава четвертая

С лыжами на плече я иду по улице. Передо мной Валунец, поселок, о котором три года назад я еще и ведать не ведал, а теперь знакомый до удивления, так что иногда кажется: живу здесь давно, чуть ли не с детства.

Я прохожу через калитку, двором, по узенькой тропке, на широкую улицу, прямую, заснеженную, с починенными деревянными мостками. До центра еще минут пять. Одноэтажные поселковые домики кончаются, и сразу вырастают трехэтажные «небоскребы» — дома валунецкого жакта. Отсюда виден «Монмартр», как называю я площадь, потому что там клуб, кино и столовая, а справа, километрах в двух, дымится, раскрашивая небо ярко-оранжевой краской, огромная труба химического комбината.

На мне мохнатый свитер и шерстяная шапочка с легкомысленным помпоном на затылке. Я насвистываю песенку, киваю знакомым, и знакомые улыбаются мне.

Около спортклуба комбината группа ребят. Я останавливаюсь и здороваюсь.

— Как снежок, Георгий Семенович? — уважительно спрашивают они.

— Как сахар.

Ребята смеются. Я тоже смеюсь. Мне приятно поболтать с такими парнями. «Хорошие ребята!» — думаю я.

Через площадь наискосок шагает взвод солдат. Они взмахивают руками и стучат сапогами.

— Раз! Два! — считает командир.

Сбоку к взводу прилипают мальчишки. Они забегают вперед, завистливо заглядывают в солдатские лица.

— Раз! Два!

Мне нравится солдатская песня. Я подстраиваюсь к взводу, энергично ударяю ногой по снегу. Какая прелесть ходить в строю!

Около почты все же останавливаюсь. Нужно узнать, нет ли писем. Мама принципиально пишет до востребования: так вернее. В окошке Риточка. Носик вздернут, губы пухлые, детские.

— Салют работникам телеграфа! — приветствую ее. Честно сказать, мы ни разу толком не говорили друг с другом, но сейчас достаточно Риточкиного взгляда, чтобы понять: я ей не безразличен.

— Вам письмо, наверное от девушки.

На почте никого нет, и я не отхожу от окошка. Разрываю конверт. Мамин почерк. Письмо написано аккуратно. Буквы крупные: мама — учительница начальных классов. Из конверта выпадает вырезка «Недели»: «Как варить кофе по-восточному».

— Вот, — говорю я. — Мне рекомендуют пить кофе по-восточному. Хотите рецепт?

— Я умею варить кофе.

— Вы меня приглашаете?

Риточка краснеет.

— Я думала, вы лучше других, — неожиданно зло говорит она.

Получил! Я, пытаясь сохранить шутливый тон, что-то бормочу в свое оправдание и выбегаю на улицу.

На площади метет, извиваясь, поземка.

Куда теперь? Домой?

Мне становится скучно от этой мысли. Дом кажется камерой-одиночкой.

Я вижу, как напротив открываются и закрываются двери мебельного магазина. Рабочий тащит на спине пружинный матрац, а за ним идет бабка, поддерживая матрац одним пальцем.

Вхожу. В магазине стоят стандартные шкафы с ребристыми зеркалами. Из зеркала на меня хмуро взирает человек, сломанный на уровне поясницы, с кривым, страдальческим лицом и погнутыми лыжами.

— Посмотрите, какие преимущества перед старыми конструкциями, — объясняет продавец двум старушкам и несколько раз громко щелкает замками.

— Большие преимущества, — соглашаюсь в стороне я.

— Видите! — радуется продавец. — Мебель нравится всем.

— Еще бы! — я поддерживаю коммерцию. — Такой шкаф никогда не жалко сломать.

Продавец с укоризной смотрит на меня, а старушки исчезают. «Хорошие, доверчивые старушки, — думаю я. — Совсем как дети».