На краю света

За десять минут я должен успеть зарисовать в специальную тетрадочку облака, в другую тетрадочку записать давление воздуха по ртутному барометру и по барометру-анероиду, потом сходить на метеорологическую площадку и там записать показания трех термометров, измеряющих температуру снега, и пяти глубинных термометров, которые в металлических трубках опущены в глубину почвы. Потом по снегомерным рейкам я должен вычислить высоту снегового покрова, потом записать влажность воздуха, с какой стороны и какой силы дует ветер и что вообще делается с погодой.

После этого надо снять со столба ведро, в котором собираются осадки — дождь и снег, поставить на его место пустое и, вернувшись в дом, в одну минуту из всех этих показаний и наблюдений составить телеграмму и отнести ее радисту.

Ровно в 7 часов 10 минут радист уже должен передать мою радиограмму на Большую Землю.

Задержись я где-нибудь на лишних пять-шесть минут, и вся моя работа пропала: я не успею к сроку составить телеграмму, и она уже не попадет в Бюро погоды.

А в Бюро погоды каждое утро приходят тысячи телеграмм — со всех метеорологических станций Союза. На специальных географических картах начнут в Бюро вычерчивать, вырисовывать карту погоды. Перенесут с телеграмм на эту карту все полученные сведения, дойдут до станции на Земле Франца-Иосифа. А с этой станции телеграммы-то и нет. Что тут делать? Придется оставить на карте погоды белое пятно.

А если не одна только моя телеграмма не поспеет в Бюро погоды к сроку? Если еще двадцать-тридцать таких разинь-метеорологов наберется во всем Союзе? Тогда уже карта погоды будет вся сплошь в белых пятнах. А какая же это карта, на которой одни только белые пятна? По такой карте погоду не предскажешь. И опять жители будут ругать ни в чем неповинную обсерваторию: предсказывали, мол, хорошую погоду, а дождь посыпал как из лейки!

Нет, опаздывать мне никак нельзя.

В шесть часов утра я был уже на ногах. Оделся, умылся, прибрал комнату и вышел в коридор. В коридоре горели фонари, на полу, около печей, стояли ведерки и ящики с каменным углем, из-за дверей несся храп и сопение. Все спали в нашем доме, кроме меня.

Я надел белую собачью малицу с меховым капюшоном, подпоясался кожаным ремнем и вышел из спящего дома.

На безоблачном, щедро вызвезденном небе высоко стояла чистая, ясная луна. Все вокруг сияло и сверкало. На ребрах черного Рубини-Рок, на острых гранях айсбергов блестел лед и снег. Ничем ненарушимая тишина стояла в сухом морозном воздухе.

Я потоптался на крыльце, посмотрел на небо, на крупные белые звезды и подумал: «Вот хорошо бы и в семь часов такое чистое небо было — никаких облаков, ничего не надо ни рисовать ни записывать. И ветра как будто нет. Минуты две-три сэкономил бы на этом деле».

Где-то далеко-далеко что-то прогремело, как гулкий пушечный выстрел. Наверное, треснул лед на глетчере.

Я вернулся в дом, прошел в метеорологическую лабораторию, зажег висячую электрическую лампу над столом. Сегодня я здесь полноправный хозяин. Захочу — могу даже никого сюда не пустить.

В лаборатории холодно, звонко тикают часы. У меня в лаборатории много часов: два часовых механизма разговаривают в самописцах, двое часов лежат на столе: одни показывают истинное солнечное время, другие «местное».

Я вынул из стола книжечку, в которую надо заносить все наблюдения, развернул ее на чистой странице и увидел какую-то записку. Сверху крупными буквами было написано:

Дежурному метеорологу.

Значит, это мне. Я прочел:

«Если не будет низких облаков и тумана и ветер будет не очень сильный (до 6–8 метров) — обязательно разбудите меня в 7 часов утра.

Л. Соболев».

Я отложил записку в сторону. Ладно, потом разбужу. Сначала проведу свои наблюдения.

И опять мне стало очень приятно: вот ведь не попросил Соболев никого другого, а именно дежурного метеоролога. Кто же, кроме дежурного, знает, какие там на небе облака — низкие или высокие, и какой ветер — 5 метров или 9 метров?

Часовая стрелка уже подкрадывается к 7. Как медленно движется время сейчас, и как оно, наверное, помчится, когда подойдет срок наблюдений!

Я хорошенько отточил карандаш — карандаш должен быть обязательно простой, не химический, а то от дождя или от снега все твои записи так и поплывут, — иди потом, разбирайся! — приготовил перчатки, надел заранее шапку.

Ну, сейчас начнется мое состязание с временем. Кто кого обгонит — я время, или время меня?.

Ровно семь. Состязание началось.

Я быстро открыл дверцу остекленного шкафика, в котором висит ртутный барометр, и повернул выключатель: в шкафике загорелся свет.

По всем правилам, так, как написано в инструкции, я постучал ногтем по трубке барометра, отсчитал деления.