На краю света

Я прямо исстрадался, стоя за спиной радиста. Но вот, наконец, он кончил стучать ключом, позвонил Косте, и тот остановил мотор. Сразу стало очень тихо. Радист выключил передатчики, надел наушники и, поворачивая эбонитовые рукоятки приемника, стал слушать.

— Пошла ваша телеграмма. Все в порядке — сказал он, снимая наушники. Он встал, потянулся, хрустнул костями. — Пойду досыпать. Что-то нынче крику уж очень много было. Ромашников куда тише.

— Я ведь первый раз, Георгий Иваныч. Боялся, что опоздаем, что не уйдет моя телеграмма.

Радист побрел в свою комнату, слышно было, как он лег на кровать.

— А вы не бойтесь, — сказал он из темноты. — Раз уже до рубки донесли, значит уйдет. — И он снова протяжно зевнул. — Спать хочется, прямо смерть.

Я на цыпочках вышел из аппаратной и пошел к Косте Иваненко. Он сидел на кровати и сосредоточенно рассматривал большой фиолетовый синяк на ноге.

— Что же ты поздно-то как? — недовольно сказал Костя, поглаживая ногу. — Проспал, а из-за тебя тут горячку пороть приходится. Чуть ногу не перешиб.

— А чего же ты так вертел? Так вертеть — не то что ногу, башку отшибить можно. У Редкозубова ручка, наверное, никогда не вырывалась, а у тебя почему-то вырвалась.

Мы помолчали.

— Ну, как дела-то? — уже дружелюбно спросил Костя. — Зашился, поди? Прибежал как на пожар.

— И совсем не как на пожар! У меня времени еще сколько хочешь было. Просто, я всегда быстро хожу. А вот ты действительно как сбесился.

Костя даже перестал растирать синяк.

— Я сбесился? Интересно! Во всяком случае я этот мотор могу в одну секунду завести.

— То-то ты и копался около него. Весь пол бензином залил. Ничего себе секунда — полчаса ковырялся. Чуть не опоздали из-за тебя.

Костя посмотрел на меня с негодованием.

— Из-за меня? Да ты за минуту до передачи, высуня язык, прибежал, запыхался, слова сказать не можешь! Если бы не я…

Но тут в тонкую дощатую перегородку из соседней комнаты постучал радист:

— Будет вам торговаться-то: я, я! Оба хороши! Дайте человеку соснуть.

Из рубки я медленно направился в старый дом.

Что бы там Костя ни говорил, а я все-таки успел сделать все, что нужно — телеграмма отправлена и сейчас, наверное, уже в Ленинграде. Я шел будить Леню Соболева. В морозной тишине звонко раздавались мои шаги. Скрипел снег.

Воздушные лазутчики

У Лени Соболева в услужении целая шпионская организация. Ему иначе и нельзя. Леня Соболев имеет дело с верхними слоями атмосферы и даже забирается в стратосферу. Так просто, как я хожу на свою метеорологическую площадку, туда не сходишь.

Чтобы разузнать, что делается на пять-шесть, а то и на десять километров над землей, надо кого-то послать на эту высоту.

Надо запустить в небо лазутчика, шпиона и от него разузнать все подробности.

Шпионы у Лени разные. Разной, так сказать, квалификации.

Есть простые доносчики, за каждым шагом которых приходится следить, есть умелые и грамотные соглядатаи, — их только выпусти, а уж они сами разузнают в небе все, что надо, запишут и привезут донесение на землю; есть и такие, которые разноцветными фонариками сигнализируют Лёне с неба, и, наконец, некоторые лазутчики улетают на разведку с собственной радиостанцией и по радио передают на землю Лёне Соболеву все свои донесения.

Летит в небе высоко-высоко желтенький шарик. Летит и летит. Может быть, у девочки у какой-нибудь вырвался. Нет, это не простой детский шарик. Это — аэрологический разведчик. Его специально надули водородом, тщательно измерили, взвесили и, наконец, выпустили на разведку.

Шар полетел в небо, а аэролог со своим помощником следят за шаром в подзорную трубу. Труба эта тоже не простая. Она с точностью до одной десятой доли градуса показывает: поднимается шарик или опускается, влево он полетел или вправо, вперед его несет ветром или завернуло назад. Называется эта труба теодолитом.

Аэролог ни на минуту не упускает шар из вида, а помощник следит за отсчетами циферблата и записывает по нему весь путь шарика.

Такой — самый неквалифицированный лазутчик — у аэрологов называется пилотом.

В полярную ночь такой пилот сразу затеряется в темноте. В полярную ночь пилот летает с фонариком.

Каплин, помощник Лени Соболева, по целым дням сидит в лаборатории, напевает «В саду ягода малина» и клеит из прозрачной цветной бумаги маленькие, в виде ведерочек, игрушечные фонарики. Такой фонарик подвешивают к пилоту, вставляют в фонарик зажженную свечку и выпускают пилот в небо.

Сначала я никак не мог понять, почему же во время полета ветер не тушит эту свечку в бумажном фонарике.

А потом догадался. Очень просто. Ведь пилот-то летит вместе с ветром, так же, как вместе с водой плывет по течению реки легкая лодочка. Если бы пилот мог в воздухе остановиться, а мимо него несся бы ветер, свечку, конечно, потушило бы. Но фонарик летит в ветре, вместе с ветром, значит, для него никакого ветра нет, и свечка горит спокойно, как в комнате.

На службе у Лени Соболева состоят и змеи, которыми любят играть в деревнях и в маленьких городишках дети.