На краю пропасти

В крыжовнике вдруг послышался шорох и треск сломавшегося сучка, все разом оглянулись: прямо в них летела брошенная оттуда длинная, на деревянной рукоятке немецкая граната-колотушка. Она упала в нескольких шагах от танкистов. Все будто окаменели, уже в следующее мгновение повалились на землю, а Рогов, опрокинув Лену, упал на нее, закрыл ей голову руками. В наступившей тишине до слуха каждого донеслось слабое шипение: детонатор догорал! Вот сейчас рванет, вот сейчас... Не рванула! Первым опомнился Шурик. Он схватил автомат и дал по кустам длинную очередь. Кто-то там вскрикнул, забился.

- Б-брачок, - сказал срывающимся голосом Герман и поднялся с земли. Опасливо косясь на гранату, протянул руку девушке, неуверенно засмеялся: - Ж-живём, солдатик.

- Голова кружится, - Лена качнулась, прижалась лбом к его груди. Постояла так немного, зашевелилась: - Пусти. Посмотрю, кого вы там...

- «Единица»! «Единица»! - послышался голос комроты Соколова. - «Единица», где вы? Отзовитесь!

- Тут мы, в садике, возле водонапорной башни, - отозвался Рогов, подхватывая шлемофон, висящий из башни на радиошнуре. - Слушаю!

- Кончайте обед, обойдите башню справа и дуйте к домам, где хлебный магазин. Рогов, слышишь меня?.. К хлебному, говорю, магазину! Там в подвале дот. Пехота лежит, просит помощи, а мы уже дальше ушли. Слышишь меня, Рогов?

- Слышу, командир, слышу! Ребята, по коням. Лена, где ты?

- И поесть спокойно не дадут, - буркнул Петро. Он нехотя побрел к танку: в руках - вскрытая банка консервов. Проворчал: - то гранаты сыплются, то опять ехать надо... Аппетит сбили!

- А гусеничка-то, держится! - Валентин навалился на правую гусеницу, качнул ее, проверяя, хорошо ли натянута, поглядел на Панкина. - только бы... да, Шурик?

- ...Черта с два, не сдетонирует! - весело воскликнул тот и надел шлемофон, выпустив из-под него курчавый вихор. - Поехали, мужики.

- Лена! - позвал Рогов, оглянулся, бросил шлемофон, быстро пошел к кустам. Санитары стояли на коленях возле раненного в плечо немецкого солдата. Весь потный от боли и страха, с широко раскрытыми глазами, паренек лет семнадцати что-то жалко лепетал, закидывал стриженую голову. Попыхивая цыгаркой, Громобоев ворчал: «Ах ты, ущенок сопливый. Пристрелить бы тебя, паскудника... Да не рвись, укуриная голова». Рогов встретился взглядом с немцем, показал ему кулак и наклонился к Лене.

- До встречи. Береги...

- И ты! - Лена подняла лицо. - Береги себя. Гора!

Громобоев откусил кончик цигарки и подал Рогову, тот затянулся, из глаз хлынули слезы, а в голове все прояснилось, даже усталость отступила. Живительный табачок! Оглядываясь, он неторопливо подошел к машине, вспрыгнул на броню и влез в башню.

Сокрушая заборчики и беседки, стряхивая с яблонь тяжелые зимние яблоки, машина покатила и сторону разрастающейся, напорное, у хлебного магазина пальбы.

Темнело, а группа Пургина еще вела наблюдение за аэродромом, и командир все больше утверждался в мысли, что именно завтра здесь должно произойти очень важное событие. Усиленные наряды мерно вышагивали вдоль колючей проволоки, которой было ограждено летное поле. Грузовики подвозили к зенитным батареям боезапас, над аэродромом с ревом проносились пары истребителей, к штабу то и дело подкатывали легковые автомобили, а перекрытое постами фельджандармерии шоссе Кенигсберг-Хайлигсибайль было почти пустынным. Лишь время от времени по нему проскакивала легковая автомашина, и Пургин, провожая ее взглядом, каждый раз думал: «Может, вот в этой машине едет тот, кто знает, когда именно прилетят на аэродром самолеты... Или - в этой?»

В наступивших сумерках на шоссе показались три грузовика с эсэсовцами, впереди ехали два легковых автомобиля: зеленый армейский и черный «мерседес». «Мерседес» вел гестаповец, - это было видно по его форме, - а рядом сидел высокий, мордатый офицер в шлеме. Пургин торопливо поднес к глазам бинокль и вздрогнул, разглядев его: это был штандартенфюрер Вальтер Кугель, чьи документы хранились в кожаной сумке майора. «За нами, гады!» - с тревогой подумал он.