На край света

– Зависти ради. Селиверстов ложно написал воеводе, что не мы с тобой, Семен, нашли эту моржовую коргу, а он, Юшка!

– Чтоб его болячка удавила! – послышался в темноте голос Сидорки.

– Пять лет, мол, уж тому, как он с Михайлой Стадухиным эту коргу нашел, а Дежнев, мол, его, Юшкиными, трудами пользуется!

– Ему, как свинье, век на небо не глядеть! – прогудел бас Фомки.

Старик был глубоко возмущен поступком Селиверстова.

– Как ни хитри, а правды не перехитришь – сказал Дежнев.

Он глубоко задумался. Предстояла новая, неожиданная борьба. Нужно писать, оправдываться, доказывать, что день белый, а ночь черная.

В густых сумерках зверобои пробирались на коч, захватив свои брошенные бурдюки и сумы с «рыбьим зубом».

В небе вспыхивали мигающие звезды.

15. Новые тревоги

Следующее утро было ветреным. Обрывки облаков стремительно летели над головой. Море нахмурилось и несло беляки на волнах. Оба коча зверобоев мотались на якорях, описывая мачтами широкие дуги.

Большая часть людей ночевала на берегу под кожаными пологами.

Кивиль рано поднялась и умывалась в море, когда зверобои начали пробуждаться. Умывание водой прибоя – дело хитрое. Нужно сторожить волну у предела ее взбега на бережину и подставлять ей либо посудину, либо пригоршни. Кивиль ловила воду пригоршнями, и волны вымочили ее с ног до головы.

Возвращаясь, Кивиль встретила у полога Дежнева. Он спросил у нее:

– А ты, доченька, как жить-то думаешь?

Кивиль, подняв голову, грустно взглянула на Дежнева.

– Проживу, Семен, хоть пути и не вижу, – тихо ответила она. – Мой народ говорит: и у великих гор есть проходы, и у матери-земли – дороги, и у синей воды – броды, и у темного леса – тропы.

– Добрые слова. Человек всегда может сыскать дорогу. На то и живем. Где вот тебя пристроить, доченька?

– Позволь мне, Семен, жить недалеко от тебя, чтобы было у кого защиту просить.

– Защиту у меня завсегда найдешь, – обнадежил ее Дежнев.

– Не то, дитятко, – сказал подошедший Фомка, – живи-ко в моей и Сидоркиной избе. Будешь мне заместо дочки, а Сидорке – племянницей.

– Спасибо, Фома, – ответила Кивиль, – я буду хорошей дочерью.

Зевая и потягиваясь, к собеседникам подошел Юрий Селиверстов. Он пристально смотрел на Кивиль.

– Чья бабенка? – вдруг нарочито небрежно, ковыряя в ухе, спросил он у Григория Байкала.

– Вдова Федота Попова Холмогорца.

– А нешто он помер?

– Федор Алексеич упокоился, – ответил за Байкала Дежнев.

– Вона! – произнес Селиверстов.

Он снова обернулся к Байкалу и спросил:

– Муж у нее есть?

– Видно, нет.

– Добро! Стало быть, я ей мужем буду.

– Не по шерсти рыло! Этого тебе не донюхаться! – выпалил Сидорка.

– Где бы ястреб-от ни летал, везде ему свежий мосол, – вздохнул Фомка.

Кивиль стояла безучастно, словно речь шла не о ней.

– Быть ли тебе ее мужем, то надо еще у нее узнать, – глухо промолвил Дежнев.

– За малым дело, – презрительно сказал Селиверстов. – Эй, бобриха! Подь-ка ко мне!

Кивиль не шелохнулась.

– Не глухая ли ты тетерка?

– А ты насыпь соли пташке на хвост, – может, и дастся тебе в руки, – съязвил Сидорка.

– Кивиль, – мягко обратился Дежнев к молодой женщине, – этот человек спрашивает, не хочешь ли ты быть его женой. Что ответишь?

– Нет, – отрезала Кивиль.

– Вишь как! Вместо ореха – да свищ! – Сидорка хлопнул себя по ляжкам, скорчив рожу.

Селиверстов досадливо взглянул на него.

– Что тут за птица крякает? – спросил он, смерив Сидорку с головы до ног.

– Не велик чин – обойденыш. Я то самое «ни то, ни се», что кипело, да малость пригорело, – с нарочитой любезностью петушиным голоском отвечал Сидорка, низко кланяясь.

– Тьфу! – сплюнул Селиверстов, смекнув, что Сидорки ему не пронять.

Он шагнул к Кивили и схватил ее за руку:

– Иди за мной!

Дежнев положил руку на плечо Селиверстова.

– Ты вот что, Юрий, не очень-то здесь расходись. Пусти женщину. Она под моей защитой.

– А ты кто такой? – насмешливо спросил Селиверстов, расставив ноги и подбоченясь.

– Я здесь приказный, – спокойно ответил Дежнев.

– Приказный, да самозваный! Вот тут, – Селиверстов хлопнул себя по карману, – тут наказная память от самого воеводы Дмитрия Андреича Францбекова!

– Уж какой-то новый воевода, – заметил Василий Бугор, обращаясь к есаулу Федоту Ветошке.

– Вот она! – продолжал Селиверстов, вынув бумагу – А кому наказная память-то писана? Приказному на Анадыре-реке Михайле Стадухину. Вот кто приказный! А ты что? Так, небылица. Как же не самозванец?

– Что ты брешешь! – возмутился Фомка. – Разве Дежнев не был народом выбран?

– Рыбий глаз! – вмешался и Сидорка. – Не колымский ли приказный выдал Дежневу отпуск и наказную память?

– По всему видать, ты лжец и вор! – вскричал Дежнев.

– Я – вор?

– И стакнулся ты, Юшка, с таким же, видно, вором воеводой, каков ты сам!

– Э! Да тут государевым делом пахнет! – сообразил Селиверстов. – Вы слыхали, как он, Дежнев, боярина воеводу обозвал вором?

– Как же ты, Юшка, не лжец, коль только что втайне послал в Якутский острог Аверку Мартемьянова? – выступив вперед, спросил Василий Бугор.

– Ну, послал. То мое дело, куда кого посылать.