На край света

– Тогда Федя был со мной, – в раздумье начала Кивиль. – Куда ты пропал, Семен? Морской Тойон гневался. Он раскачал море. Оно стеной вставало сзади, спереди. Я боялась, что Тойон унесет Федю. Все кружилось. Мы падали туда-сюда. Ночь! Молния!

Кивиль вскочила, закрыв лицо руками. Ужас пережитой бури вновь охватил ее.

– Черная вода вокруг!

Дежнев снова усадил Кивиль на нашесть коча.

– Забудь ее, бурю. Пошумела и стихла… А вы все шли?

– Много дней и ночей. Федя хотел увидеть землю. А я не думала о земле. Морской Тойон смиловался. Федя был со мной. Я смотрела на него. Ведь с больного места не сходит рука, а с любимого – глаз. Я была счастлива.

Казаки и промышленные люди слушали Кивиль с серьезными лицами.

– Утренняя заря осветила землю. Горы стояли, как зубцы на гребне. Одна гора, что была выше облаков, курилась[130].

– Курилась?

– Так сказал Федя. Дым шел. Та гора заворожила Федю. Шаман-гора! Он не смотрел на меня, а все на гору. Он повел коч к той горе. Мы вошли в реку.

– Как река-то зовется, доченька? – спросил Дежнев.

– Уйкоаль[131]. Так зовут ее ительмены[132].

– Как же прозвание той землицы?

– Федя звал ее: Кам-чат-ка.

– Камчатка? – переспросил Василий Бугор, слушавший Кивиль с напряженным вниманием.

– Сказывай, милая, сказывай, – успокоительно приговаривал Дежнев.

– Я надела на Федю куяк и железную шапку. Мы сошли на берег. Гора, что выше облаков, была близко. Из нее шел дым и огонь.

– Что же на ней горело? Лес? – допытывался Василий Бугор.

– Там не было леса. Только – снег. Ительмены говорят: там покойники топят свои юрты. Они варят там китов.

– Где же они китов ловят, громом их разрази?! – удивился Сидорка.

– Ительмены сказывают, – тихо проговорила Кивиль, – они ловят их в подземном море.

– Ладно, – вмешался Дежнев, – пусть их себе ловят. А ты, доченька, про Федю сказывай.

– Федя был светел, как месяц, – снова оживилась Кивиль. – Куяк и железная шапка его блестели. К нам подошли ительмены. Я испугалась. Страшные. Щеки, губы толстые. От них пахло рыбой, как от гагар. Они подняли копья. Вдруг гром загремел под землей. Земля закачалась, словно коч.

Артемий Солдат переспросил:

– Что закачалось?

– Земля, – тихо ответила Кивиль.

– А ты… не врешь?

Поглощенная воспоминаниями, Кивиль не слыхала вопроса. Закрыв глаза, она закинула голову. Величественная и грозная картина извержения Ключевской сопки ярко осветилась в ее сознании[133].

– Река вышла из берегов и снова ушла. Шапка Шаман-горы загорелась. Огонь реками потек вниз. Ительмены выронили копья и пали перед Федей. Они назвали его Тыжил-Кухту. Меня назвали Сидуку[134]. Федя сведал после: Тыжил-Кухту – их бог.

– Вот бы тебе, Артюшка, богом сделаться хоть у наших анаулов! Небось, не оплошал бы, – засмеялся Павел Кокоулин, хлопнув по спине Артемия Солдата.

– Слушай, рыбий глаз! – свирепо прикрикнул Сидорка.

– За бога, стало быть, Федю сочли, – улыбнулся Дежнев.

– В лесу, когда Федя убил Улуу-Тойона и победил Курсуя, – сказала Кивиль, – я тоже думала, что он – сам Юрюнг-Айыы-Тойон. Федя тогда смеялся надо мной… Ительмены целовали ему ноги, и мне – тоже. Они дали нам мясо, ягоды, меха.

– А гора? – спросил Василий Бугор.

– Она горела дни и ночи. По ней текли огненные реки. Она гремела и трещала. Огненные шары летели вверх. Вдруг из нее вылетела черная туча, закрывшая солнце. Когда тучу унесло, огонь погас и гора смолкла.

– Наверно, покойники сварили китов и принялись обедать, – не удержался от шутки Кокоулин.

Сидорка замахал руками, и тишина снова восстановилась.

– Федя захотел плыть к горе.

– Неужто пошел?

– Он взял с собой двоих ительменов: Голгоча – у него на голове была смешная копна чужих волос[135], и Тавача. Тавач никогда не чесал кос. Он смотрел на меня, выпучив глаза, как рак. Рот у него был до ушей.

– То-то красавцы!

– Мы плыли по реке Уйкоаль. Дошли до речки Никулы. Там Федя поставил избы. Речку Никулу прозвали Федотовщиной.

– Анкудинов не бунтовал? – спросил Дежнев.

– Этот дьявол только тем был человеком, что ел. Он прикинулся верным Феде. Но у него были верны лишь следы на снегу. Он обижал ительменов за Фединой спиной, и они гневались.

– Грабил, наверно, громом его разрази!

– А Федю ительмены любили, и Вятчанина, и Шабакова, и Месина. Весной Федя велел чинить коч. Он захотел обойти Камчатку.

– Вишь ты, неугомонный!

– Анкудинова-то взял он с собой? – снова спросил Дежнев.

– Не взял, – ответила Кивиль. – Он оставил с ним Олимпиева, Назарова, Федорова.

– Не дюже добро сделал, – неодобрительно заметил Дежнев.

– Мы поплыли по реке в море. Было так хорошо! Ительмены везде нас встречали. Они давали нам мясо и рыбу. Мы плыли по морю.

Путаясь и останавливаясь, чтобы собраться с мыслями, Кивиль рассказала Дежневу о плавании Попова вокруг Камчатки.

Коч подстерегали рифы и потайники, зеленые подводные камни, но Попов шел вперед, отходя в опасных местах дальше в море. Высаживаясь на скалистые берега, путешественники видели черных медведей, лакомившихся ягодами.