Д о Т х и Т х а н ь. О, у меня, Хиен, много было в жизни радостных дней. Я на свою судьбу не обижаюсь. Правда, твой отец иногда бывает слишком упрямым, но он добрый. Я от него за всю жизнь ни одного обидного слова не слышала…
Х и е н. Мама, спой мне что-нибудь.
Д о Т х и Т х а н ь. Что ты, Хиен! Ночь кругом!
Х и е н. Мама, а ты тихонечко, вполголоса. Помнишь, ты мне пела про моряка?
Д о Т х и Т х а н ь. Как же, помню. В каких бы странах ни был наш моряк, каких бы красавиц он там ни встречал, а лучше той девушки, что он оставил у себя в деревне, он так и не нашел.
Х и е н. Мама, спой!
Д о Т х и Т х а н ь. Нет-нет, Хиен! Все спят кругом!
Х и е н. Тогда расскажи мне про буйволенка.
Д о Т х и Т х а н ь
Х и е н. Ой, опять ты мне эту отраву даешь…
Д о Т х и Т х а н ь. Вот теперь можно и про буйволенка.
Кажется, уснуло мое солнышко!
Л ы у К у о к О а н ь. Ну как Хиен? Так и не просыпалась?
Д о Т х и Т х а н ь. Да нет, просыпалась, Оань. Только вот ей какие-то крысы все время мерещатся. То ей кажется, что они по стене спускаются, то вдруг в окно…
Л ы у К у о к О а н ь. Вот что, Тхань…
Д о Т х и Т х а н ь. Кто должен приехать?
Л ы у К у о к О а н ь. Из больницы… санитары.
Д о Т х и Т х а н ь. В такой поздний час?!
Л ы у К у о к О а н ь. А тебе что поздний час?
Д о Т х и Т х а н ь. Как это — что? Хиен — моя дочь, и в такое время я никуда, Оань, ее не отпущу!
Л ы у К у о к О а н ь. Ты что? Не знаешь, что ей предстоит операция? Может быть, ты хочешь, чтобы она на всю жизнь осталась калекой? Ты думаешь, так легко было получить место в больнице?
Д о Т х и Т х а н ь. Да, но врач сказал, что она сейчас в таком состоянии, что ее даже с места нельзя трогать.
Л ы у К у о к О а н ь. Это тебе он так сказал, а мне сказал — можно. Тхань, мне добрые люди сказали, если мы Хиен не положим в больницу, американцы заберут ее к себе. Ты понимаешь, что это значит?
Д о Т х и Т х а н ь. Так сказали тебе верные люди?
Л ы у К у о к О а н ь. Да, так и сказали!
Д о Т х и Т х а н ь. Ой, Оань, ты что-то выдумал!
Л ы у К у о к О а н ь. Мне выдумывать нечего. Я — отец, и я не позволю больше издеваться над моей дочерью! Если ты думаешь, Хиен получила свободу, то ты ошибаешься! Это не свобода, Тхань! На нашей улице сегодня весь день дежурили шпики. Я одного заприметил и спросил, чем он занимается на нашей улице, и ты знаешь, что он ответил? «Я дышу, — заявил он, — свежим воздухом, ваша улица мне страшно нравится».
Д о Т х и Т х а н ь. Так и сказал?
Л ы у К у о к О а н ь. Так и сказал!
Д о Т х и Т х а н ь. Оань, я тут тоже выходила тебя посмотреть, и знаешь, что я заметила на улице? Возле нашего дома какой-то господин прохаживался.
Л ы у К у о к О а н ь. В плаще? С поднятым воротником?
Д о Т х и Т х а н ь. Кажется, так. Такой сутулый верзила.
Л ы у К у о к О а н ь. Ну, и что ты хочешь сказать?
Д о Т х и Т х а н ь. А то, что ты не дело затеял с отправкой Хиен в больницу.
Л ы у К у о к О а н ь. Да пойми же ты, наконец: нельзя ее дома оставлять, нельзя!
Д о Т х и Т х а н ь. Да, но разве он допустит, чтобы у него из-под носа человека увезли?
Л ы у К у о к О а н ь. Его уже нет, Тхань.
Д о Т х и Т х а н ь. Нет, говоришь?
Л ы у К у о к О а н ь. Ему теперь девятый сон снится!
Д о Т х и Т х а н ь. Как? Убили?..
Л ы у К у о к О а н ь. Не убили, а усыпили… Запомни, Тхань! Я ничего тебе не говорил!