На исходе ночи

— Как дали мне его адрес пресненские, — говорю про махаевца, — я его и решил выследить… Ей-богу, Павел, никаких других намерений у меня не было. Нужно, думаю, только выследить. И выследил. А он меня заметил — и в рощу, я за ним, он вглубь, я за ним, он быстрее, я за ним… Понимаешь, я в раж вошел, уж ничего не помню, только одно думаю: не уйдешь, не на таковского напал… А он вдруг как остановится, как повернется ко мне — да на меня… да как вынет револьвер… Револьвер-то, помнишь, я ему дал, когда от Клавдии утаил… Ага, думаю, так, вытряхай ты, проклятый! А он наводит… И, понимаешь, взяла это меня оторопь, и пустись я бежать. А он, черт, за мной! Кричит: «Убью сейчас как собаку…» Я вдруг и сообразил, такая штучка придумалась… Ну, ну, давай посмотрим, кто кого убьет как собаку, мерзавец ты этакий… Припустился я еще пуще, — это уж как план-то мой созрел, — припустился, да как на всем бегу заверну за куст и стал… А он этого не ждал и бег свой в неожиданности не может сразу остановить. И вот я за кустом… и набрасываюсь на него, револьвер вышибаю из рук… И все… И конец… Без выстрела. Сердце, что ли, у него, у собаки, оказалось слабое. Судите теперь меня, как хотите. Каюсь в своей вине. Перед вами всеми я виновен, поторопился, не дождался суда, дисциплину нарушил. Такой уж у меня характер несчастный.

На явке Клавдии не оказалось, ни в магазине, ни в задней складской комнатке. У меня защемило сердце: не потрясла ли ее так сильно наша ссора, не заболела ли? Я начал корить себя за резкость. Где теперь буду ее искать?..

В складской комнате ждал Тимофей. Я передал ему бумаги, которые Василий нашел в карманах махаевца. Не торопясь, рассмотрели их. По-видимому, кличка махаевца в охранке была «Фавн». И в этом сказался пошляк.

— Насчет Василия, — сказал Тимофей, — рука не поднимается наказать его — человек оборонялся. Но строжайшее порицание он заслужил. Есть у него такая привычка — торопиться и решать за организацию, не спросив ее. Теперь первым делом нужна листовка. Объяснить рабочим все дело. Напиши ты, а технику типографскую попросим у Московской комиссии. В листовке, по-моему, главное — сказать, что это контрреволюция породила провокацию, затем призвать к работе в нелегальных и в легальных организациях и посильнее бы подчеркнуть на примере этого дела отличие нашего подполья от эсеровского. У них о провокаторах сообщают заговорщикам-журналистам, вроде Бурцева, обиженные царем высшие чины департамента полиции, а в нашем подполье предателей открывают и разоблачают сами рабочие низы. Это не забудь упомянуть. Ты посмотри, как дело-то сложилось: Петруха-половой, Бескозыречный, Ваня от Жиро, пресненцы, бутырцы… А поступок Василия, скажи в листовке, стихийный. Согласен? Дай прочитать потом и Ветерану. Посоветуемся тоже и с Викентием.

А Клавдия все не показывалась. Проводить вообще явку без секретаря трудно, а сегодняшняя оказалась особенно оживленной: перебывали не только постоянные работники, но и наши новые «связи». Наши постоянные — Ветеран, Бескозыречный, Степа, Соня — сообщали о ходе выборов на районную конференцию, о докладах, которые они делали на предприятиях к предстоящему легальному совещанию но рабочему быту. Всюду все шло успешно. Из новых «связей» явился Никанор Никанорович, — на его предприятии уже начала работать оформившаяся ячейка с несколькими людьми из тех, что участвовали в движении до пятого года, большинство же было из новых, молодых. Пришел от кондитеров Тиша, — они не бросают мысли о массовке на воле и уже провели собрание в несколько человек в лесочке. С массовкой мы просили их подождать, чтоб не навести на след и не сорвать внезапность и неожиданность для полиции такого большого собрания на воле, как подготовляемая нами районная конференция.

От добровцев пришел Солнцев. Он рассказал вещи ошеломляющие: к ним на собрание явился неожиданно Викентий, выступил, поддержал Михаила, говорил примиренчески о ликвидаторах. Говорил увлекательно о пользе единства и даже «немножко со слезой». Наши люди не собрали большинства.

— Досадно, Павел, — огорчался Солнцев, — всего одного голоса не хватило.

— Нет, каков же борец против фракционности Викентий этот самый! — возмутился Тимофей. — Проповедует не скоромиться фракционностью, а сам тайно от нас, от районного руководства, бегает по заводам и сколачивает свою примиренческую фракцию! А вот мы ему за это на хвост наступим, когда соберется исполнительная комиссия Московского комитета! — погрозил Тимофей.

Я предложил Солнцеву усилить беседы с каждым членом ячейки в отдельности.

— А спустя время я сделаю доклад у вас или приведу товарища из исполнительной комиссии Московского комитета.

Предполагать, что Клавдия запоздала, уже нельзя. Решили с Тимофеем закрыть явку и уходить. Не только я, но и он был не в себе, ежился, вздыхал, смотрел на часы, качал головой:

— Да, дела, дела… А где бы она могла быть, как ты думаешь?

Тоскливо и щемяще проскрипела дверь. Вошел пресненец Климов.

— Товарищи, письмо от Шумкина. Он уже на обратном пути.

Я пояснил Тимофею, кто такой Шумкин.