На исходе ночи

Викентий перестал казаться мне зловещей тучей, закрывшей весь горизонт. И как только вернулось ко мне самообладание, фигура Викентия сразу же обрела границы и свою относительность. Я уже начал различать, в чем у него сила и в чем слабость. Он изощрен в полемике. Опыт у него за плечами долголетний. Но его наблюдения складывались и шлифовались в замкнутой интеллигентской среде. Он хорошо владеет отвлеченной логикой, но недостаточно чуток, недостаточно мужествен и отважен, чтобы уловить, открыто принять и тут же осилить всегда новые и почти всегда неожиданные доводы жизни. С другой стороны, такие, как он, всегда рискуют оказаться в беспомощном подчинении у факта. Житейский поток несет их, как щепку, у них едва ли найдется бесстрашие плыть против течения к цели, которая еще скрыта в дымке будущего.

Когда я пришел на новое свое жилье, радушная хозяйка спросила, «не надо ли чайку», немножко посетовала, что я так поздно, и сообщила, что комната рядом со мною «тоже сдана нынче, будет у вас соседочка, как мне сказывали, девушка тихая, порядочная и строгая». Она назвала Клавдию по тому имени, какое ей досталось по паспорту, сфабрикованному нашей «техникой». Быстро Иван Семенович выполняет свои обещания!

Но я принял эту новость без радости, а скорее с беспокойством. Слишком смутно и тревожно было на душе.

Когда я стал засыпать, все воспоминания дня, слившись, послушным роем улетели далеко и заменились одним видением: ночь, забор, я переправляю Клавдию в сад, бегу по тропе за нею…

ГЛАВА XXII

Для переговоров со Связкиным и Благовым о суде над махаевцем я отправился в помещение профессиональных союзов и наткнулся там на неприятное нововведение: при входе у лестницы в антресоли сидел «чин» в полицейской форме и спрашивал «документы личности».

Не торопясь, я предъявил билет члена «Профессионального общества рабочих печатного дела имени первопечатника Ивана Федорова». Билет был написан на имя, значащееся в моем фальшивом паспорте.

«Чин» не удовлетворился. Я показал членскую книжку «Клуба общедоступных развлечений». «Чин» задумался:

— А паспорток?

Показал и «паспорток».

Несмотря на новые строгости, народу в помещении было немало. Чувствовалось необычное оживление, особенно среди меньшевиков. Как будто какой-то ветер извне нагонял высокую волну. В коридорах густовато слоились благообразные шпики с резкими клеймами глупой унылости на лицах и с какой-то шаркающей настороженностью в глазах. Но общая приподнятость переплескивалась через шпиков, как волна на море переплескивается через неповоротливые камни. Всюду слетались неожиданно стайки людей, быстро перешептывались и мгновенно разлетались врозь. Видно, сюда дошла какая-то острая новость.

Мне попался навстречу Степан. Ни о какой новости он не слышал. По-видимому, это только меньшевистский секрет.

— У чернорабочих красильной дело двигается, возможна забастовка.

Еще одна встреча — с Михаилом. Он молча пожал мне руку со сдержанной снисходительностью победителя. Сомнения нет: это он осведомлял Викентия о делах района.

Наконец у самой двери комнатки Благова меня остановил Жарков.

— Слух есть: приехал будто из верхов видный работник, большевик.

Я кивком подтвердил.

— Виделся ты с ним?

— Виделся.

— Что там в центре насчет единства постановили? Спрашиваю потому, что нынче еще одно известие.

Жарков, показав на дверь Благова, прошептал:

— К Благову заявился тоже большой какой-то, но из меньшевиков, будто бы сам присутствовал на пленуме и будет нынче рассказывать. Волнуются все очень, с нетерпением ждут, меня позвали… А разве большевиков не звали? И тебя тоже? Как же это — разговор о единстве, а не позвали… Если фракции распущены, то зачем же отдельный от большевиков разговор?

К Благову я зашел не стучась и застал там Связкина. Они колдовали над какими-то списками. Мгновенно все было прикрыто, спрятано.

Связкин прикрасил встречу любезностью, а может, она была и на самом деле от сердца.

— Авдотья Степановна моя все об тебе спрашивает, справляется, где ты, скучает. Ты хоть бы не для меня, а ее ради навестил нас.

— Обязательно навещу, Ефим Иванович, так и передайте.

Горе Авдотьи Степановны меня волновало всегда.

— У меня вы редкий гость, — сказал Благов, — предпочитаете действовать против меня дальнобойной артиллерией.

— Значит, есть попадания, коли чувствуете?.. Но если понадобится, то мы не уклонимся и от боя лицом к лицу.

— Неужели сейчас за этим пришли? А мы с Ефимом Ивановичем слышали, что приехал из-за границы какой-то большевик с ветвью мира и будто бы не очень одобряет вашу лично драчливость.

Благов уже торжествует победу надо мной. Это немножко обидно. Но надо выполнять взятое поручение.

— Вы, наверное, уже знаете, — продолжал Благов, — как сложились дела внутри большевистской фракции на пленуме. Непримиримая точка зрения Ленина, несмотря на его отчаянную борьбу с так называемыми большевиками-примиренцами, не возобладала, по крайней мере не во всем… Вы знаете это?