На исходе ночи

— Да вот схватил человек чахотку. Зачем он заводу? Значит, долой его. И что же делать? Хочешь не хочешь, а надо уходить подобру. А он ума, что ль, рехнулся: «Не пойду…» И ершится так и этак… Сдуру лег посередь въезда. Что ж он думает: так они и испугались? Батюшки, мол, Юшка не желает уходить! Да плевать им на нас на всех. Ну, и поволокли… И со всеми так сделают, доведись до тебя, доведись до меня. Свалился — значит, волоки его, собаку, напрочь отседова. Конечно, всем хочется лучше, да, значит, так устроено! Не нами началось, не нами и кончится.

— Вот видели, — сказал Игнат, — «несть власти, аще не от бога». У нас его прозвали «деревянным апостолом, длинной бородищей». На все у него один ответ: «Значит, так устроено». Головы бы я им сшибал, таким рассуждателям!

Мы прошли мимо ребят, игравших в орлянку. Мальчики выбрали сухое местечко на солнечном припеке, у стены, покрытой вдоль и поперек краткими и выразительными надписями, начертанными углем, мелом, карандашом.

Монета после удара о стену отскочила далеко и упала в жидкую грязь. Четверо игроков прыжком кинулись к монете и низко нагнулись, прикидывая дальность расстояния упавшей монеты от другой, ближайшей. Все четверо безумолчно говорили и кричали, не то споря, не то просто от избытка волнений.

— Дотянула! — торжествовал один.

— Дотяни, дотяни… я тебя удавлю, — отозвался другой.

Они встали друг против друга в боевой готовности.

Игнат провел нас в мужской барак. Перед крылечком барака потребовалось тонкое маневрирование, мы еле пробрались по лабиринтам узких подсохших следов среди нечистот.

— Теперь доставлю вас прямо к самому Илье Ермилычу. Держитесь бочком, чтоб не задеть головой за чьи ноги. Народ спит после смены. Есть такие неаккуратные, ноги, почесть, на весь проход вытягивают. И не так ноги у народа длинны, как нары деланы по скупости хозяйской короткими.

Мы идем по узкому проходу меж нар, где двух, а где и трехэтажных. Дощатая перегородка отделяет каждые два стояка, образуя как бы купе. Таких «купе» в середине помещения четыре, по двое справа и слева. Остальное пространство барака занимают сплошные нары вдоль каждой стены.

— Тут, на сплошных, валяются люди вповалку, сколько уложится, чем теснее, тем теплее, — сказал Игнат.

Илья Ермилович «проживал» в самом дальнем углу барака, на сплошных нарах, под потолком, на третьем этаже. Он поджидал нас и сидел, свесив ноги над вторым этажом, несколько согнув спину, голова его упиралась в самый потолок.

Встретил он нас очень сдержанно.

Он был высок ростом, лицом суров и неприветлив. На меня Илья Ермилович посмотрел испытующе: определим, мол, вначале, чего ты стоишь. Одеждой он не отличался от прочих, на нем все было ветхо, поношено и переношено: грязно-глиняного цвета куртка из остатков солдатской шинели, украшенная синими заплатами из домотканой холстины, штаны из мешковины, обут был в яловочные сапоги с короткими и широкими голенищами, много раз чиненные и порыжелые.

Спустившись со своих полатей, Илья Ермилович, не говоря ни слова, пошел из барака к двери, вышел, направился к другому бараку, на нас не оглядываясь, разумея, что сами последуем за ним.

Так мы вошли в женский барак, который в этот час почти пустовал.

Илья Ермилович остановился подле одного четырехместного отделения, сделанного по тому же образцу, как и в мужском бараке.

— Сюда заходите. От жилиц позволение имею здесь посидеть.

— У Ильи Ермиловича дочка тут помещается, — пояснил Игнат.

Илья Ермилович поглядел на него порицающе:

— Это до дела не касается.

К нашей компании присоединились еще двое чернорабочих, позванных Ильей Ермиловичем. Когда все расположились, как могли, в узеньком промежутке меж нижними местами для спанья, Илья Ермилович обратился ко мне:

— Для начала позвольте узнать: кто вы будете и от кого к нам являетесь?

— Являюсь к вам по вашему приглашению. Верно?

— Не ошиблись. Правильно. Просили мы вот этого паренька, Степана Кузьмича, к нам кое-кого позвать.

— И понятия не имели, кого зовете?

— Отвечаете вы хорошо… Конечно, знали… Но хотим удостовериться, потому не на всякий разговор и не на всякого человека будем терять время. Вы на меня не обижайтесь. Умны-то стали нынче все, умны, но трепачей что-то и нынче не ме́неет, коль не бо́леет. Что вы нам на это ответите?

— А ничего не отвечу, Илья Ермилыч, — сказал я.

— Ишь вы… Значит, нечего ответить.

— Не на что отвечать-то, Илья Ермилыч. К чему нам с вами хитрые приступы! Давайте прямо о деле. И по делу видно будет, стоит ли мне с вами, а вам со мной разговор вести.

Илья Ермилович крякнул и, видно, не очень остался доволен. Мне хотелось рассмеяться, когда я увидал, какой взгляд бросил Игнат на Ермилыча. В глазах Игната читалось: «Что, съел? Не дается в руки гость? Тебе бы обязательно с самого начала подмять под себя человека…»

Крутенек, похоже, Ермилыч и самолюбив. Такой, если примет на себя какое дело, то уж скорее отдаст себя всего, чем ударит в грязь лицом.