Мытари и фарисеи

Ночью опять долго не мог уснуть. Слышал, как за перегородкой обеспоко­енно ходила по своей комнатушке мать. Назавтра с утра пораньше отправился в почтовое отделение. Находилось оно в центре села в одном помещении с магазином, кафе и отделением сбербанка. Почтальоны, а это были пожилые женщины, почти всю жизнь развозившие на велосипедах по длинным ули­цам газеты, журналы, бандероли, сейчас, переговариваясь о новых ценах на товары, собирали в свои тощие сумки только что доставленную из райцентра корреспонденцию. Обслуживавшая нашу улицу полная, добродушная Ольга, когда-то в школьные годы прекрасная легкоатлетка, чья фотография до сих пор красовалась на школьном стенде, спросила:

— Каким ветром к нам задуло, Николай? Никак, на родину потянуло?

— Потянуло.

— Что-то в последнее время совсем матери редко пишешь. Ты нам скажи, неужели и в Ташкенте так плохо? Там же так тепло и все растет, только в землю ткни.

— Тепло, даже очень.

— Так и оставался бы, здесь мало радости.

— Ну, ты, Оля, и скажешь, — заперечили подруги, — как жить, если все кругом чужое. Ты, Николай, ее не слушай, перебирайся поближе к матери.

— Одна радость, что поближе, — Ольга хлопнула ладонью по сумке, — раньше плечо отрывала, а теперь никто ничего читать не желает. Все сплетни по телевизору слышат.

— Так уж и сплетни?

— А кто сейчас правду говорит, кругом только сплетни, — здесь женщи­ны дружно встали на сторону Ольги и принялись так рьяно отстаивать свою правоту, что мне оставалось только поднять руки:

— Сдаюсь, сдаюсь.

— В армии, может, не так обманывают, или тоже всякого хватает?

Я улыбнулся и направился в кабинку для междугородных переговоров. На этот раз коллекционер отозвался сразу. Деловито осведомился об орденах, их номерах, кому и за что были выданы.

— Ордена мои.

— И «Ленина»?

— И «Ленина», а что?

— Хорошо. — Он деловито назвал расценки, спросил, когда мы можем встретиться. Узнав, что я не в Минске, помолчал, затем проговорил: — Когда надумаете приехать, сообщите заранее. — Тем самым дал понять, что человек он очень занятой.

Даже продав три ордена, — Ленина, Красного Знамени и Красной Звез­ды, — я не набирал требуемой суммы. Предстояло идти на поклон к Рыма- шевскому. Только о нем подумал, как мы встретились у входа в магазин, — мать попросила купить хлеба, — он уже выходил из него, чему-то улыбаясь:

— Ну, подполковник, никак, решил отовариться? Хлебом? Так здесь хлеб вчерашний или позавчерашний, а у меня свежий, сегодняшний. Посмотрел, удивляюсь, как они еще выживают. Ползают вместе с заведующей по магази­ну, сонные мухи. Вон одна такая.

Высокая продавщица в белом застиранном халате старательно соскре­бывала со стены магазина какое-то объявление. Рядом стояли двое парней и комично притоптывали: «Олька, и кто же такое сотворил? Как там прописа­но?» — и один из них стал громко напевать:

— Коммунисты — говнюки,

Демократы — суки!

Обрубить им языки,

Повыдергвать руки!

Продавщица испуганно оглянулась, шикнула:

— Да тише ты, раскричался!

— Так ведь, Олька, по простоте душевной. Ты не бойся, отбоялись!

Рымашевский подмигнул:

— Слыхал? То-то и оно, как ни верти, а вокруг говно.

— Складно.

— Есть здесь один такой сочинитель, давай, говорит, поэму напишу. Ладно, садись, покажу тебе свои прилавки, заодно свежего возьмешь, и домой тебя под­брошу. Крутиться надо, ребята, крутиться! — Он ловко запрыгнул в кабину. — Рынок, я тебе скажу, штука очень страшная и. — он выдержал поучительную паузу, — очень привлекательная. У меня две торговые точки в разных концах села. В какую поедем? Давай в ту, которая к твоему Залому поближе.

Вместительный черный джип, далеко не новый, взревев мотором, лихо понес нас по селу. В его магазинчике было не протолкнуться, и пришлось входить через тыловую дверь. Вежливая девчушка-продавщица извинилась, что не может уделить внимания:

— Адам Сергеевич, столько людей, вы уж сами здесь, без меня.

— Трудись, Наташка, трудись. Ты у меня молодцом! — И пояснил: — Дочка Степана Сытина, ты его должен знать, когда-то заведующим фермой был, он теперь у меня на подвозе. Толковая, все на лету схватывает. У меня товаров объем небольшой, но есть все или почти все, да и ручеек неиссякае­мый. Нет сегодня, будет завтра.

В эти минуты Рымашевский чем-то напоминал мне Гульмана: тот же азарт в глазах, азарт игрока, уверенного в том, что не проиграет. Не проиграет никогда! Буханки, батоны на самом деле еще дышали печью, отдавали прият­ной теплотой, как вынутые расторопным узбеком из-под стеганого покрывала на базарном прилавке Чирчика лепешки.

На полдороге к Залому он вдруг неожиданно спросил:

— Слушай, подполковник, а тебе случайно деньги не нужны?

— С чего ты взял?

Он засмеялся:

— Меня в Польше познакомили с таким видом очень тонкой науки, как психология продавца. В ней много нюансов. Вот у вас, у военных, есть своя, военная психология, как вы ее там называете, психология победы, что ли?

— Что-то из американского.