Мысы Ледовитого напоминают

Теперь мы знаем, что ни разу за всю долгую Великую экспедицию никому не удастся доставить грузы из Якутска в Охотск по рекам без зимовки у Юдомского Креста, а это будет означать гибель людей, падёж лошадей и огромные затраты, не говоря уж о долгой задержке главного предприятия, плавания на Камчатку и далее. Видимо, на эту опасность Беринг глухо намекает. Суть дела в следующем.

Охотское зимовье существует уже 85 лет, а острог — более сорока лет. Население (11 дворов, около 30 казаков и несколько ссыльных) питается рыбой и, изредка, мясом дичи, а из растений — диким луком и «сладкой травой»[358], из которой варят щи и «сидят вино» (мы бы сказали: гонят самогон). Никакой дороги, кроме тысячеверстной вьючной тропы. В Якутск возят ясак (пушнину), а оттуда порох, свинец, ткани и металлические вещи. Даже соль не возят (накладно; варят ее из морской воды), не то что хлеб. Через Охотское море никто не плавал до 1715 г., до Козьмы Соколова.

Речной путь из Якутска в Охотск был открыт около 1712 г., его и описывает Беринг. Как видим, он согласен, что от Якутска до Юдомского Креста надо добираться реками, а не идти через горы вьючной тропой (как он сам делал и в прежнюю экспедицию, и в будущую). По Ураку он плыть не собирается и, как видно, предостерегает от этого будущую экспедицию, что объясняет маловодностью реки. О том, сколь огромные издержки и беды этот отказ повлечет, не сказано, хотя уже известно.

Трудность, из-за которой Беринг не хочет плыть по Ураку, та, что река эта стремительна, мелка и порожиста; лодки проходят только вниз и только несколько дней весной, в дни паводка, а затем еще несколько часов в июле, если будет обильный дождь. Плавание трудно и опасно (часть лодок разбивается), зато длится всего 17 часов до самого моря (тогда как лошадь с двумя вьючными мешками идет до Охотска 10 дней), причем лодка берет 200 пудов груза, тогда как лошадь везет в санях (т. е. надо ждать зимы) лишь 15 пудов, а вьючная — всего 5 пудов. Столько же может тянуть зимой человек с санками, но только если он здоров и сыт, чего тут не бывает.

Эти и другие подробности можно прочесть у Свена Вакселя, лейтенанта из команды Беринга[359], у Георга Стеллера[360], а также в замечательном анонимном докладе. О нем следует хоть немного сказать.

9) Первый учёный на пути в Охотск

Этот доклад (ВКЭ, док. 172), поступил из Якутска в Сенат летом 1733 года, и, следовательно, написан до отъезда нашей экспедиции. Но если Ваксель пишет о бурной реке весело, как о приключении, то аноним весьма озабочен происходящим и еще более — предстоящим. Издатели ВКЭ, отметив хорошую грамотность доклада, видят всего двух его возможных авторов — это ссыльные: Григорий Скорняков-Писарев, в те дни глава Охотского порта, и Генрих фон Фик, бывший президент Коммерц-коллегии. Однако оба тут недавно, тогда как автор показал доскональное знание дел. К тому же Писарев писал иначе (известен склочностью), а Фик не мог покидать Якутск и видеть то, что с таким знанием и пониманием описал аноним.

Полагаю, что автором был кто-то третий, вернее всего, тоже ссыльный. Именно его следует считать первым ученым, посетившим русский Дальний Восток. Точнее, видны три соавтора — Писарев или кто-то из его круга (кто еще мог знать, что ожидаемая секретная экспедиция будет значительно многочисленнее прежней?); опытный финансист (Фик?), способный коротко и дельно описать рост цен на провоз грузов; и участник хотя бы одной из прежних экспедиций (Соколова, Евреинова, Беринга или Шестакова), знавший обстановку изнутри.

Этим третьим мог быть и Ельчин, если он был тогда жив и в Сибири. Его краткая записка о пути на Камчатку[361], равно как и два его напутствия, приведенные у Сгибнева, грамотны и содержательны. Хотя приведенные в ПСИ пространные отписки и предписания за его подписью вряд ли написаны им, но есть там несколько мест, выделяющихся нестандартностью содержания и формы, продиктованные писарю, видимо, самим Ельчиным. Так, напутствуя Козьму Соколова, он, среди обычных угроз и требований, вдруг проявляет необычную заботливость: