Мысы Ледовитого напоминают

«Главное внимание исследователей было обращено на вопросы: каких широт достигали отдельные части этой экспедиции, какие препятствия встречались, как участники экспедиции героически их преодолевали, какие страны и народы они видели и как они самоотверженно гибли… Необходимо однако оговорить, что экспедиция Беринга представляет интерес и с других точек зрения. Прежде всего эта экспедиция важна сама по себе, как крупное историческое явление» (ЭБ, с. 9).

Александр Игнатьевич Андреев

Его рецензент А. И. Андреев, известный историк Сибири и источниковед, вернувшийся из сибирской ссылки, особо развил данную мысль. По убеждению Андреева, Покровский удачно

«остановился на многих исторических фактах, которые до сих пор не рассматривались в связи с экспедициями Беринга (например, сношения с Испанией, опала Волынского и др.); в результате получился тот исторический фон, на котором деятельность Беринга и других участников экспедиции… приобретает большое государственное значение. Статья А. А. Покровского должна привлечь к себе внимание историков и в особенности историков этой эпохи»[312]

К сожалению историки освоения Арктики продолжают писать о ВСЭ так, как это с огорчением описано у Покровского. И нигде, даже у Покровского и Андреева, не попалось мне рассказа о том, как столь грандиозная затея возникла, кто всю ее обеспечил людьми, кораблями, вещами, продуктами, деньгами и инструкциями. Она выглядит родившейся, словно Афродита из пены морской. Благодаря этому «синдрому Афродиты» самое важное и интересное обычно остается вне исследования[313]. Ниже мы сможем обсудить лишь некоторые из этих вопросов.

1) Ранние исследования евразийской Арктики

Принято считать, что организованные исследования Арктики начались с английской экспедиции сэра Хью Уиллоби (1553–1554), два корабля которой погибли (вместе с командующим), а один вошел в устье Сев. Двины и положил начало англо-русской морской торговле. Западные мореплаватели нашли европейское побережье Арктики хорошо освоенным норвежскими и русскими мореходами, причем последние рассказывали, что плавают на восток до реки Обь и даже дальше, и предлагали свое содействие. Однако затем ни один западный мореплаватель не сообщил, что достиг хотя бы севера Ямала. Да и эти плавания почти прекратились со смертью Ивана Грозного (1584 г.) и совсем не упоминаются после 1623 г.

Наши историки иногда пишут, что Иван Грозный перед смертью отказал англичанам в праве плавать на Обь и «Ислендь» (Енисей?)[314] и даже склонны толковать данный отказ как запрет всем иностранцам. Через 25 лет, в 1619 г., царь Михаил Федорович действительно издал запрет плавать (притом всем, включая русских) на восток от устья Сев. Двины, и у историков Арктики стало общим правилом полагать, что плавания прекратились именно по этим причинам. Однако сомнительно, что данные два акта могли иметь столь беспрекословное действие, так как они не были подкреплены должными охранными мерами[315]. Да и не могло таких мер быть, поскольку ни флота, ни войск правительство в то время в Арктике не имело, а чиновный аппарат был там зачаточным. Очевидно наличие иных причин.

Главной явилось похолодание Арктики, известное ныне как LIA[316]. Оно началось в XIV в. и закончилось в XIX в., причем пик похолодания в зоне Ямала и Таймыра пришелся на XVII век[317]. Вот почему иностранцы не смогли в конце XVI в. проплыть в те места, куда русские плавали раньше. Дело в том, что они появились слишком поздно, а вовсе не в том (как тоже иногда пишут), что западные корабли были радикально хуже русских кочей. Наоборот, когда полярные плавания возобновил в 1730-х годах регулярный флот, кочи (притом направляемые поморскими кормчими), проиграли военным ботам, способным к лавированию[318]. В тогдашней ледовой обстановке Ямал смогли обогнуть только боты, и о кочах с тех пор не слышно.