Мысы Ледовитого напоминают

Ни словом никогда не упрекнул Колчак Толля, однако ясно выразил отношение к его способу руководства, планируя новую экспедицию[253] — штатских на борту не было. Роли учёных (геологов и биологов) играли военврачи, они старались, как могли, но могли они мало, так что итоги экспедиции оказались (вне гидрографии) минимальны. Праздника, весельем искрящегося, «нижние чины» на ледоколах не устроили. И вообще, не прочь были экспедицию покинуть: до конечного пункта (Архангельск) из первоначального состава добрались всего три матроса и офицер (зато и оба врача). Так что дух Норденшельда и Нансена, ещё витавший на «Заре», улетучился.

Следов группы Толля так никогда и не нашли (что для Арктики странно, ведь у неё долгая память), но это, полагаю, потому, что не там искали. Искали впереди, на южных островах, но не догадались искать позади, на южном берегу Беннета. Колчаку пришлось даже оправдываться. Из Иркутска он писал в Полярную комиссию:

«я… не счёл вправе оставаться на этом острове более того времени, какое я там провел, т. е. трое суток; искать остатки байдарок или случайно выброшенный труп я считаю вещью, не оправдывавшей риска потерять время для возвращения…; и без того я шёл назад при очень серьёзных условиях: в мороз без тёплой одежды», а «на детальный осмотр побережья… надо несколько лет» [Синюков, с. 184–185].

Да, времени на обход острова в самом деле не было, но суть не в этом, а в отсутствии настроя на поиск: не искали даже прямо перед глазами, даже когда сами предметы прямо-таки вопили о погибших.

Носовую банку вельбота занимал Железников, и при подходе к берегу у Беннета он, как всегда, встал на носу с багром. «Гляньте-ка!» — крикнул он, едва киль зашуршал по гальке, и достал из воды алюминиевую крышку от котелка. Как в тот миг все радовались — первый знак о Толле, что добрался он до острова. Никто не подумал, как и почему она могла попасть в воду. Ведь крышка могла быть не первым, а последним знаком о злосчастном походе. То ли обронена она при загрузке нарты во тьме, то ли её одну, вмёрзшую в лёд, и выплюнула летом злая полынья. Лёд мог стаять, как он стаял под медвежьей шкурой, вот крышка и билась теперь у края промоины. И об остальных найденных там весьма странных вещах тоже никто не подумал.

Следов гибели Толля не нашли, но нашли, надо думать, кое-что поважнее, для жизни живых нужное. Колчак, описывая работу ссыльных, то и дело удивлялся стойкости и надёжности этой странной породы людей, дотоле ему незнакомой и чуждой — разрушителей империи, (см. Прилож. 6). Бруснев, к примеру, узнав, что Толль ушел с Беннета и пропал, решил теперь сам, без всякого приказа и даже совета, обойти всю Новую Сибирь — нет ли следов погибших? И ведь обошел. А зима уже бушевала.

Перешеек, на котором Толль хотел строить дом

Что уж Колчак думал тогда о взглядах смутьянов, не знаю, но только стал он после экспедиции сильно отличаться от остальных морских офицеров — был близок к Государственной думе (она была, даже в третьем, на мой взгляд — худшем — составе куда серьёзнее нашей нынешней) и посредничал между нею и Морским генштабом. Кстати, одним из его создателей тоже был Колчак. По своим симпатиям никогда не шёл он левее правых «кадетов» (конституционных демократов), но и таких на флоте тогда не очень-то видывали.

А ещё любопытнее было с Брусневым: он просто ушёл от своих, от социал-демократов, из разрушителя стал делателем.

Преображение!

Благодарности

За 30 лет работы над повестью круг моих близких менялся, помогали мне многие, и всем я весьма признателен. В 1978 году при моральной поддержке моей первой жены Риммы Михайловны Байбуровой был написан очерк «Адмирал». Тогда же мой друг Сергей Викторович Мейен (1935–1987) сделал тщетную попытку переправить очерк на Запад. Это довольно опасное дело было бы невозможно без моральной поддержки его жены Маргариты Алексеевны, тоже вскоре за ним умершей. И хорошо, что тщетно: тот вариант был никуда не годен.

Зиновий Михайлович Каневский

Второй вариант, очерк «Гранит во льдах», в 1991 году был опубликован. В его подготовке мне помогли моя вторая жена Наталья Петровна Кириллова и архивист Сергей Владимирович Дроков (затем 9 лет он снабжал меня интереснейшими сведениями, пока не сменил род занятий).

Сёстры Елена (в центре) и Анна (по мужу Тимирёва) Сафоновы на фоне портрета их отца, известного дирижёра и педагога Василия Ильича Сафонова. Слева их племянник Илья Кириллович Сафонов (один из создателей книги «Милая, обожаемая Анна Васильевна»). Около 1973 года