Мысли

Так вот, во время многочисленных встреч (ну, не то чтобы очень уж многочисленных, так — умеренно многочисленных) и обсуждений с доброжелательными и мало что ведающими о нас людьми обнаружилась и для меня самого некая непросветленность в этом предмете — смысле существования поэзии. В попытках объяснения я скорее солидаризировался с непониманием своих собеседников, чем пытался гордо противостоять им в некоем будто бы осеняющем меня неложном знании. Но если их непонимание было вполне понятно и более чем простительно, то мое — как бы позорно и даже полупреступно. Посему мне приходилось даже спасаться в этой солидаризации с чужим и извинительным незнанием. Ну, конечно, конечно, я отлично понимал, и это служило мне неким облегчающим извинением, что при определенном ракурсе рассмотрения все мы, человеки, одинаково по-общечеловечески чужие некоему отдельно взятому модусу самоотдельного и самозамкнутого существования нашей собственной культуры — поэзии, например. Эта вот промелькивающая возможность как-то иначе взглянуть на мое собственное многолетнее занятие сим предметом и подвигла меня на попытку тем или иным образом субстанциировать данную точку зрения и попытаться, укрепившись в ней, оттуда уже описать свою собственную ситуацию. Ну, в общем-то, случай в культуре и человеческой истории вполне известный, даже банальный. Уж как только себя человеки не обманывали, чтобы посредством обмана вроде бы добыть истину! И мы не исключение. Просто мы менее амбициозны. Мы делаем это просто. А нет — так и нет. Так и не получилось. Так мы и не брали на себя обязательства непременного успеха. Да и брать преград мы не обещались. И никого заранее не уверяли в возможности нашего успеха, и никаких дивидендов с того ни себе, ни кому иному не обещали. Да ведь и потери катастрофические какие-либо не наблюдаются. Во всяком случае, до сей поры не наблюдались.

Можно было бы, конечно, просто объяснить поэзию как нечто неземное. Как нечто внутреннее, не находящее выхода наружу никаким иным способом, кроме как через поэзию. Как разговор языка с языком на языке языка. Как разговор души с душой в не нарушаемом ничем пространстве прекрасного. Как снисходительность гения, служащего медиатором между небесами и нашей обыденностью, по причине нашей слабости и с воспитательной целью использующего наши недостоверные знаки и наш нищий язык. Как просто — душа поет! Как чувствительность тонкого, истонченного, специально на то выделенного человекообразного существа, пропускающего сквозь себя все яды окружающей действительности и выдыхающего чистый воздух культуры. Как чистоту и величие поучительного, дидактического и профетического жеста. Как явление необыкновенного цветения экзотического и возвышающего таинственного цветка фантазии. Как бред и безумие неадекватного сознания. Как просто излияние внутренней горечи или же, наоборот, не могущего быть удержанным внутри, требующего быть поделенным на всех поровну — неудержимого восторга жизни. Как соответствующие слова, поставленные в соответствующем месте по соответствующим правилам, вызывающие соответствующее ответное человеческое волнение и пропадание в неведомом. Как магическое действие, через состояние измененного сознания приобщающее человека к запредельному. Конечно, конечно, все это в отдельности и вместе взятое — верно. В той или иной степени все это вместится в мои слабые оправдательные объяснения, но несколько иначе. То есть третьей побудительной причиной послужило желание, потребность сказать все известное неизвестным людям полуизвестным способом. Естественно, я понимал, что вряд ли получится лучше, чем получалось у всех великих, известных, малоизвестных, да и совсем неизвестных, всех прошедших неисчислимые времена существования человеческой культуры, изъяснявшихся по этому поводу. Но специфичность ситуации подвигла меня. И я решился.

Так вот.