Мысли

А в широком смысле, проблема — в культурной вменяемости. Ничем заниматься не зазорно, но наивно, скажем, изготовляя народные поделки (или иконы, или Сурикова, или абстракции, или Пушкина, или Блока, или Хлебникова), иметь надежды потрясти всех радикализмом и немыслимыми новыми горизонтами. Но продать вполне можно, и зачастую дороже, чем самые немыслимые образцы наисовременнейшего искусства. Тем более что как сами авторы, так и потребители подобного могут вполне искренне и честно приходить в восторг и пропадать до самозабвения в этих классических и квазиклассических экзерсисах. Просто надо честно, открыто, разумно, осмысленно и смиренно понять и по собственной воле принять (или не принять) то, что делаешь, с параллельным принятием всего сопутствующего и окружающего, со всеми социокультурными и этикетными обязательствами, обстоящими это дело. И тогда открываются наиразличнейшие способы влиться в хорошо темперированную культуру (известно, что хорошая темперированность неизбежно связана с определенными обрезаниями), во всяком случае, там, у них и, возможно, вскорости и у нас.

Да у нас уже и есть свои мини Ле Карре и Стивены Кинги. Но, к сожалению, та литература, которая ориентирована на интеллектуально-академическую среду, пока не находит точно определенной ниши и адресата (по причине же, конечно, социальной несостоятельности соответствующей страты), выживая за счет атавистически-реликтового потребителя высокого, посему и до сих пор несет в себе сама черты этой духовно-профетической невнятности и уже неосуществляемых амбиций. А именно подобная литература, ориентированная в основном на интеллектуально- и культурно-продвинутую публику, порождает образцы рефлективных, самоописывающих, культурологических, игровых и квазифилософских текстов, смыкаясь в своих интенциях с жестово-поведенческими и наукоподобными проектами изобразительного искусства. При удаче это позволяет автору стать героем интеллектуально-художественной среды, занимая всяческие кафедры (которых у нас еще нет, или есть, но для других) в университетах и претендуя на престижные премии (которых у нас расплодилось видимо-невидимо, но они предназначены другим). Собственно, чем не стратегия успеха? А? Правда, у нас пока среды нет. То есть отсутствие среды заело.

И надежды нынешней русской словесности не в обольщении кентаврической реликтово-современноподобной ситуацией и условиями (но и не в патетическом поругании этого), а в становлении социума и рынка (коли мы уж обречены на него) и, соответственно (уж извините за грубый социологизм), соответствующей культуры. А что, Михаил Юрьевич, нельзя? Можно! Я ведь, собственно, ничего иного, сверх вашего, и не сказал. Так, кое-что, необязательное, но тревожащее душу. Вот и выложил все начистоту, уж не обессудьте.

Так что вполне можно разыгрывать бестселлерную либо интеллектуальную карты либо уходить в смежные зоны визуально-сонорно-перформансно-виртуальные (где, конечно, вербальное будет слабым, рудиментарным, вырожденным элементом). Кстати, примеры успешных (ну, получетверть, одна восьмая — успешных) попыток этого рода есть. Да и мы сами. А? А кто мы сами? А сами мы — те, кого мы и описали (ну, конечно, без малой толики заслуженных нами хотя бы уважения, если не денег), ориентируясь на пример нас самих, пытаясь с нас самих и взять пример для экстраполяции в будущее в виде нас самих, но в некой, что ли, степени немыслимого улучшения (и уж, будьте уверены, все там с деньгами и успехом будут в порядке!).

И, конечно, несть числа всего промежуточного, среднего, частного, специфического, равновесного, общепривлекательного, но уже, естественно, в скромных, не в профетических, а прикладных размерах. Культуру, культуру надо строить, господа! И социум! И рынок! И все прочее!

Скромная, но достойная прибыль [94] 1999

Почитание имени Пушкина как основной символической ценности российской (именно российской) культуры было заложено знавшим в этом толк Федором Михайловичем и окончательно конституировалось в 1937 году советской властью. Дальнейшие годы были уже скорее временем апроприации и приватизации его как институциями, так и отдельными лицами (впрочем, синонимами институций, в удачливых случаях). Имя / образ Пушкина настолько апроприирован, задействован и использован, это пространство настолько темперировано, что в этой области уже невозможен столь милый сердцу недавних крутых новороссийских бизнесменов и криминальных деятелей бизнес с 200–300 % прибылью. Только процентов 5–7. Но их сердцам, как и сердцам, скажем, авторов вступления и заключения, мил только крутой бизнес в его апологетической или скандальной форме, а за другое им приниматься неприлично. Но мы-то люди скромные, мы рады и скромной достойной прибыли на поле функционирующей культуры. Увы, пока даже и у искушенных деятелей на этом поле оптика не разработана для считывания таких мелочей, как нудная рутинная культурная работа, а не кавалерийские наскоки.