Мыши

Копалыч внушительно помолчал, а потом укорил:

– И вообще: что за малохольность, не можешь найти какого-то паршивого профессора!

– Он продал квартиру и выписался.

– Так найди, где прописался.

– Нигде не прописался.

– Может, ты еще скажешь, что он исчез?

– Для нас пока исчез. Снимает где-нибудь угол по-тихому…

– Квартира-то у него ничего была?-поинтересовался Копалыч.

– Ничего. На улице Фотиевой.

– Надо же! Уважали науку… Огреб он наверное за нее…

– Я думаю, он ее продал, чтобы иметь средства на эксперименты с…-Комов запнулся, но, служа истине, завершил:-со своими зверьками.

Копалыч снова нахмурился.

– Ты этими тварями всех затерроризировал! Уже из правительства запросы пишут…

– Значит, дело вправду серьезное,-рискнул предположить Комов, которому стало ясно, откуда в лексиконе начальника взялось слово "политика".

– Это еще выяснить надо: серьезное ли…-пробурчал Копалыч.-Прекращай розыск своего лауреата премии надкушенной булки и переключайся на прапорщика с индусом. А то не знаю, чего начальству докладывать. Не буду же я ему про зверьков излагать! Загонят кое-что… по самое "не хочу". Точнее, загонят мне, а я – тебе.

М-да, непросто порой уйти от начальника, не расплескав гордость.

– Яков Павлович! Дайте еще дней десять! Есть уже зацепки.

– Три дня,-отрезал тот.

– Так ведь завтра суббота!

– Хорошо. Начинай считать с понедельника. И помни мою доброту… На рубку "Спартака" с "Аланией" в воскресенье идешь?

Алексей Комов виновато потупился.

– Нет, Яков Павлович. В театр иду, на "Трубадура" Верди.

– М-да… Ты у нас известный звукоман. А у меня в балете всегда почему-то спина чешется.

– "Трубадур" – опера, Яков Павлович.

– Невелика разница…-Копалыч спохватился и поправился:-Театр – штука хорошая. Отдыхай. По выходным я тоже люблю немного распустить шнурки…

20.

После знакомства с Икарией на Алексея иногда стало нападать странное состояние, когда в туалете он не мог оторвать взгляда от стремительного водоворота в чаше унитаза. Воображение помимо воли рисовало, как по тысячам труб в эту же минуту несется поток такого же крем-брюле, сливаясь в центнеры, затем в тонны. И он думал: куда они мчатся? и кто их поджидает там? И тогда Алексей чувствовал огромную благодарность к тому, кто их там поджидает, за то, что этот кто-то находится на своем посту и не позволяет Комову захлебнуться в этом всем…

21.

Ничем не защищенные пространства Икарии с утра обдувал неласковый, без пяти минут осенний, ветер. Жестокая природа напоминала, что скоро бумажные сокровища надо будет добывать из-под снега.

Иван Алексеевич Петросорокин присел на аккуратно сложенную кипу отсыревших газет. Он только что обнаружил относительно свежий номер "Известий" и теперь осторожно расклеивал страницы.

Придерживая загибающуюся под ветром бумагу, он стал читать. Глава комитета по имуществу разбазарил имущество… лесничий вырубил лес… критики признали книгу "Мастурбация у древних греков" самым значительным произведением полугодия… Судя по всему, мир за пределами свалки не собирался меняться к лучшему.

Иван Алексеевич поежился от холодка, щекочущего его нежное тело бывшего интеллигента, укрытое лиловой кожаной курткой – вполне пристойной, но, к сожалению, женской. Аккуратно, словно свежевыстиранную наволочку, он сложил газетный лист несколько раз, поднялся с мокроватого сиденья – и вздрогнул так, как давно уже не вздрагивал.

Перед ним стоял человек в глухо застегнутом френче мышиного цвета, прямой и бессловесный.

Впрочем, Петросорокин тут же распознал седой ежик и другие знакомые черты профессора Цаплина.

– Ну ты меня и напугал, Арнольд! Вылитый Мефистофель!

Цаплин усмехнулся.

– Я и есть Мефистофель.

– Значит… тебе удалось?-то ли спросил, то ли констатировал Петросорокин, теребя себя за пальцы (видно, руки мерзли).

– Ого! Ты что-то слышал? В этой дыре? (Цаплин принюхался к пряным запахам помойки)

– Я тут рою газеты, некоторые даже читаю, представь себе. Пресса как всегда распускает слухи, толком, конечно, ничего не поймешь. Но мне почему-то показалось…

– Тебе правильно показалось.

– А как только я тебя увидел – сразу догадался. Как ты, кстати, меня нашел?

Цаплин снисходительно засмеялся.

– У меня везде есть глаза.

– Твои зверечки?

– Это уже не зверечки.

– Не зверечки?