Мышь

Костя попросил, чтобы они начали с Египетских залов — он совсем недавно посмотрел «Мумию», и ему все эти фараоны и жуки-скарабеи сейчас были особенно интересны. Жаль только занудный Сева, сославшись на просьбу Тимофея Борисовича, не разрешил ему залезть в настоящий саркофаг, который стоял под стеклом в первом же зале.

— Надо будет проверить, может, тут как в «Ночи в Музее»? — С надеждой в голосе обратился к брату Костя. — Может быть, тут тоже экспонаты оживают?

Сева улыбнулся, и за него ответила Маша:

— Надеюсь, что нет. Не хочу, чтобы пятиметровый голый мужик оживал. Мне и без этого неприятностей хватает!

С каждой минутой Маша нравилась Севе всё больше. Она была очень остроумной, она читала — как они быстро выяснили — те же книжки и любила те же сериалы. Костя убежал вперёд, и теперь они шли чуть позади него и обсуждали, у кого какая любимая серия «Друзей». В отличие от Кости, экспонаты их совсем не интересовали. Он же теперь шагал через анфиладу залов, останавливаясь и разглядывая всякие интересные штуки — например, гигантский парный барельеф орлов с лицами бородатых мужчин, который охранял выход из зала с искусством Ближнего Востока.

Костя немного задержался в зале, в котором за стеклом лежали всякие золотые штуки — экспонаты из коллекции Шлимана (он прочитал подпись), — а потом дошёл до последнего зала, в котором были уже какие-то совсем ему неинтересные глиняные сосуды и головы то ли из гипса, то ли из мрамора. Он вернулся обратно в зал с троянскими штуками, куда уже дошли Сева и Маша.

Пока ни в одном из залов никому ставить палатку не хотелось. Костя снова убежал вперёд, на разведку.

Выйдя из зала, посвященного «Эллинистическому и римскому Египту» — что такое «эллинистический», Костя ещё не знал — он наткнулся на запертые двери. Причём двери были не просто заперты, кто-то, очевидно, сам Тимофей Борисович, заколотил их большими досками. Косте сначала стало любопытно, а потом он пожал плечами и пошёл дальше осматривать музей.

Кончилось тем, что они, разумеется, поставили палатку рядом с «огромным голым мужиком» в зале, который назывался «Итальянский дворик» — это Сева уже помнил из их экскурсии. Как помнил, что это был не просто зал, а точная копия настоящего внутреннего дворика из какого-то там дворца в Венеции.

Ярко-жёлтая палатка смотрелась в музейном зале неожиданно органично, а когда Маша включила в ней фонарик на телефоне и палатка в сумерках стала светиться тёплым жёлтым светом, всем им стало приятно и уютно. Сева решил проблему со спальниками: оказалось, что их можно соединять друг с другом, и вместо двух отдельных в палатке теперь был один большой и тёплый — их общее гнездо.

За стенами музея на город спустилась ночь, сквозь стеклянный потолок Итальянского дворика ребята видели звёзды. Будто они и правда были в походе. Костя вдруг понял, что ужасно, смертельно устал. Сева с Машей сидели на красивой каменной лестнице и тихонько болтали, а Костя заполз в палатку, удобно устроился в углу спальника и крепко обнял Плюшевого Лиса Семёна. Он лежал и слушал Машу с Севой. Не подслушивал. Просто так получилось, что ему было слышно.

— А как ты у метро оказалась?

— Я там рядом в «Шоколаднице» пряталась последние дни. Когда всё началось, почему-то все наружу побежали, а я осталась — мне страшно стало выходить.

— Наверное потому, что у всех кто-то снаружи был…

— Ну да, наверное. В общем, я сначала испугалась, а потом прямо у окна заражённые начали людей есть. Вот я и сидела там. В «Шоколаднице» хорошо прятаться — еда есть, всё есть.

— А почему ушла?

— Невыносимо в одиночестве. Подумала, что рискну. Я хочу до дома добраться, вдруг папа с мамой там…

Она замолчала. Им обоим пришла в голову одна мысль — мысль о потерянном ощущении дома. Если сейчас не продолжить разговор, оба раскиснем, решил Сева.

— Ты тут живёшь где-то рядом, да?

— Не, я на «Семёновской» живу. Тут я рядом на занятия балетом ходила.

— Ой, класс! Ты любишь танцевать?

— Ненавижу! Не-на-ви-жу!

По удивлённому лицу Севы Маша поняла, что эти слова требуют пояснения или хотя бы контекста.

— Мама моя училась на балерину, мечтала о Большом театре, а потом встретила папу и забеременела мной. Вот я теперь за её мечты расплачиваюсь. Ну, точнее, теперь уже нет…

— А чем ты сама любишь заниматься?

— Программированием. Я щас Питон осваивала, думала маму убедить.

Бесшумной тенью в зал заглянул Тимофей Борисович. Он сдержал своё обещание и не приставал больше к ребятам с вопросами или разговорами. Он оглядел зал, одобрительно хмыкнул при виде палатки и ушёл так же бесшумно, как и появился.

Тем временем Сева начал рассказывать Маше про их план: про то, как они доберутся до вокзала, как дойдут по рельсам до дачи и бабушки с дедушкой.

Севины слова становились всё тише и тише, и наконец Костя крепко уснул.