Мы воплотим богов

– Да, я бы говорил, поскольку даже в нынешнем состоянии из нас двоих я более уравновешенный человек. – Он многозначительно постучал себя по виску. – Хватит уже решать, что нужно думать, делать и чувствовать, основываясь на пережитом в детстве позоре. И тогда, может быть, из тебя выйдет хороший предводитель.

– Спасибо за такую оценку. – Утром я разжег огонь, но с тех пор он превратился в тлеющие угли. Взяв кочергу, я начал ворошить их, чтобы унять раздражение. – Значит, для всех только лучше, что я никого не веду.

Несмотря на обиду и гнев, бурлившие в моих жилах, Гидеон просто пожал плечами.

– Такого я не говорил. Но ты всегда был совершенным дерьмом именно в этой части работы.

– Ты что-то слишком часто называешь меня дерьмом в последнее время.

– Больше никто не рискнет. Ты ошибаешься, полагая, что всеми движет то же, что и тобой. Ты думаешь, если поступать правильно и придерживаться наших заповедей, люди захотят рисковать жизнью, но это не так. Большинство людей не такие, как ты, Рах. Они не родились со стальным стержнем внутри, и их не выбирали обучаться на заклинателя лошадей. Многих даже не пугает, что их души лягут тяжелым грузом на весы Моны. Они хотят, чтобы стало лучше сейчас. А если не сейчас, то в ближайшем будущем. Люди могут отложить радость на потом, но сначала ты должен пообещать им эту радость. Должен дать нечто, о чем можно мечтать в темноте, а не упрекать за то, что они хотят получить надежду. За то, что думают о себе.

Мои щеки запылали, и я отвернулся, ненавидя картину, которую он нарисовал.

– Так вот, значит, что я делаю?

– Не намеренно. Ты забываешь, что ты единственный в своем роде. Большинством людей движет эгоистичный интерес, а не мученичество.

– Вот кем ты меня считаешь? Мучеником?

– Нет. Это ты себя им считаешь.

Это была самая длинная речь Гидеона с тех пор, как я нашел его дрожащим и плачущим под Когахейрой. Я не жалел, что он вновь обрел голос, но все же он мог бы выбрать более подходящее время или другую цель для оттачивания своей наблюдательности. Каждое его слово ранило, и я не мог остановить кровотечение, только решить, что делать с этой кровью. Несомненно, что-нибудь глупое или упрямое, как он и ожидал.

Я закрыл глаза.

– Если Клинки не хотят придерживаться наших заповедей, зачем вообще решили следовать за мной?

– Чтобы гордиться собой, ведь они выбрали предводителя, придерживающегося заповедей.

– Как цинично.

Он пожал плечами.

– Ты можешь сам говорить себе то, что хочешь услышать.

Я прислонился к стене и закрыл лицо руками.

– Я даже не знаю, что хочу услышать, – сдавленно прошептал я.

– Да, капитан. Мы будем сражаться за левантийскую честь, капитан. Мы поступим правильно, чего бы это ни стоило, капитан. Мы с тобой до конца. Как тебе такое?

– Тебе обязательно насмехаться надо мной?

Его улыбка погасла.

– Я даже не пытался.

– Тогда, клянусь богами, я надеюсь, что и не попытаешься. – Я снова поворошил костер, превратив тлеющее полено в ярко-оранжевые угли. – В любом случае, это больше не имеет значения. Дело сделано. Амун их капитан, и они уходят.

– Ты пойдешь с ними?

Я покачал головой.

– Нет. Если еще есть шанс получить книгу Знахаря. Может быть, Мико будет достаточно моей защиты.

Гидеон наклонил голову, проницательно глядя мне в глаза.

– Ты любишь ее?

– Я не хочу об этом говорить, – сказал я и отвернулся.

– Приму это за «да».

Он как будто снова стал самим собой, насмешливым и лукавым.

– Какое это имеет значение? – я подошел к окну, посмотреть на суетящийся лагерь. – У нас с ней нет будущего. Она это знает. Я это знаю. Все знают.

– Это можно изменить. Если любишь ее, ты…

– Не люблю, – рявкнул я, и это было одновременно правда и ложь. Я не любил ее. Мы провели слишком мало времени вместе. У нас было слишком мало общих слов. Но я мог бы полюбить. Со временем. При других обстоятельствах и при наличии нужных слов я мог бы даже остаться или убедить ее уехать со мной в степи. Какой великолепной парой мы могли бы стать!

Гидеон со вздохом опустился на пол и взялся за нож, срезал золотой завиток с деревяшки. Затем другой. Я не хотел говорить о Мико, но отсутствие вопросов казалось неправильным, словно мы затаили дыхание, а не жили, словно застряли вне времени.

– И это все? – произнес я.

– А ты хотел бы сказать что-то еще?

– Я вообще не хотел об этом говорить, но ты начал, и…

Гидеон устало вздохнул.

– Ты ответил на единственный вопрос, который я был вправе задать.