Мы воплотим богов

Я повернулся к Амуну, пережидавшему крики, как и я. Он встретился со мной взглядом, в изгибе его губ таились сожаление и печаль. У него не оставалось выбора, но я не хотел, чтобы от моего клинка погиб еще один мой заместитель. Еще один друг.

– Нет. – Я повернулся к бушующей толпе Клинков, которыми пытался руководить. – Нет. Я не буду за это сражаться. – Мне приходилось кричать, чтобы перекрыть шум. – Если вы утратили веру в меня, я уйду с должности. Я не буду сражаться и усиливать раскол среди нас и не стану отнимать жизнь левантийца. Если вы примете Амуна в качестве своего капитана… – Мой голос дрогнул, но я продолжил: – Если вы верите ему и остальным членам Ладони, я оставлю свой пост.

Такое тоже не в наших обычаях, но я был по горло сыт кровопролитием. В ответ на мои слова кто-то заворчал, кто-то приветствовал их радостными выкриками. А из самого сердца толпы поднялась новая волна: «Амун! Амун! Амун!»

Она нарастала, поглощая все остальные крики. Я позволил шуму прокатиться по мне подобно порыву восточного ветра. И снова я не смог стать достойным предводителем Клинков, доверившихся мне, не потому что поступал неправильно, а потому, что исполнял свой долг и придерживался принципов, от которых не мог отказаться.

На мое плечо опустилась рука, и Амун сжал его, прежде чем поднять ладони, призывая к тишине.

– Если такова воля гурта, то я принимаю честь быть вашим капитаном… – Его прервали радостные возгласы, но он продолжил: – Мы возвращаемся домой.

Крики превратились в рев. У Амуна не было выбора, но он широко улыбался, произнося эти магические слова.

– Вы слышали капитана! Чего вы ждете? – крикнула Лашак. – Лагерь сам себя не соберет!

Ее слова охладили всеобщий пыл, и Клинки рассыпались по лагерю. Я никогда не видел, чтобы они собирали вещи с таким рвением. Они отправлялись домой. Воздух наполняло воодушевление, потрескивающее, как надвигающаяся гроза.

– Прости, Рах, – сказал Амун, оставшийся рядом со мной, в то время как Лашак, Диха и Локлан держались поодаль.

– Тебе не за что извиняться. Я знаю, ты станешь хорошим капитаном, намного лучше меня.

Он поморщился.

– Это вряд ли. Уметь склоняться перед бурей не лучше, чем твердо стоять на ногах и не падать.

– Лучше, если альтернатива – твердо стоять и сломаться. – Амун хотел ответить, но я не желал слышать ни комплиментов, ни банальностей. – Нет, – перебил я. – Нет, Амун. Дело сделано. Береги себя, капитан.

Я пошел прочь сквозь суету лагеря. Клинки смотрели мне вслед, кто-то молча, кто-то с насмешкой.

– Иди, моли свою кисианку о помощи.

– Предатель!

– Оставьте его в покое, – сказал кто-то, но голосов разума слышалось тем меньше, чем больше собиралось Клинков, заступая мне дорогу. Искры и треск напряжения нарастали с каждым шагом, и я мог сосредоточиться только на том, чтобы идти. Моя хижина находилась на краю лагеря, но такими темпами они сорвутся и раздерут меня на куски, словно стая голодных волков, еще до того, как я успею добраться туда. Они жаждали мести. Жаждали свалить на кого-то вину.

– Надо было пустить кровь Гидеону!

Я вздрогнул. Еще больше Клинков сгрудилось на моем пути, и я мог только осторожно пробираться вперед, сохраняя самообладание, по мере того как знакомые лица вокруг приобретали уродливые черты.

– Слабак!

– Ты больше не сможешь его защитить!

Я хотел повернуться, но над шумом снова пронесся голос Лашак.

– Оставьте его в покое! Кто мы, по-вашему, городские чудовища или гордые воины степей? А ну, отойдите!

Они не спешили повиноваться, но притихли и расступились достаточно, чтобы пропустить меня, лишь кое-кто выставлял плечо или ногу, чтобы я споткнулся. Один раз я едва не упал лицом в грязь, но сумел сохранить равновесие, стиснул зубы и пошел дальше, вынудив стаю Клинков брести следом.

Наконец, я добрался до хижины, оцепенело откинул ткань и вошел в знакомое пространство, жалея, что у нас нет двери, которую можно закрыть за собой.

– Рах.

Гидеон стоял в центре комнаты, настороженно глядя на меня.

– Все хорошо. – Голос казался не моим. – Я ушел с должности. Теперь Амун их капитан. Это лучше, чем проиграть поединок и стать трижды изгнанником.

– И это тебя волнует?

Я уставился на него, пытаясь понять смысл вопроса.

– А почему бы нет?

– Потому что ты и так планировал уйти. А теперь они сделали выбор, но так оно и должно быть. – Гидеон наклонил голову и прищурился. – Тебе правда не всё равно. Я всегда сомневался.

Я горько рассмеялся.

– В чем сомневался?

– Не выбрал ли ты путь капитана Клинков вместо заклинателя лошадей, потому что хотел славы и восхищения, а не тихого, торжественного почитания.

– Славы и восхищения? – Сердце гулко заколотилось в груди. – Вот как ты обо мне думаешь?

– В желаниях нет ничего плохого, Рах. Даже в эгоистичных желаниях.

– Кто бы говорил.

Обидная колкость, которую мне не следовало бросать, но Гидеон сумел улыбнуться.