Мы обнимем смерть

Иеромонах взвизгнул и перекатился, потащив меня за собой. Я должна была легко с ним справиться, я хорошо знаю, как сломать шею, в каком месте больней укусить. Но что бы я ни делала, он меня отталкивал, как назойливую муху, и смеялся, словно наслаждаясь этой нашей возней в темноте, перекатывая через комнату по полу. Я желала ему смерти, и он умер бы непременно, будь я в своем теле. Но вот это, неумелое, слабое и изломанное, не могло того, что мне требовалось – не могло без дрожи удерживать тяжесть, не могло без судорог сопротивляться его напору, ничего не могло – ни сбежать, ни закончить дело, и чем дольше мы боролись, тем яснее я понимала, чем это кончится.

С моих сжатых губ сорвался слабый крик отчаяния, и иеромонах рассмеялся.

– Как будто ты этим не наслаждаешься, моя дорогая, – сказал он, задыхаясь не то от напряжения, не то от возбуждения или от всего сразу. – Неужто тебе разонравилась твоя славная профессия?

Я попыталась плюнуть ему в лицо, однако слюны хватило только смочить язык.

– Пошел ты, – огрызнулась я. – Слезь с меня.

– А, так ты беспокоишься из-за императрицы Ханы? Ну, не стоит, ее не случайно прозвали шлюхой из Коя. – Он поднялся, крепко сжал мои бедра и подтянул к себе. – Ты должна прекрасно знать, что единственная сила женщины – у нее между ног.

– Здесь?

Я воспользовалась предоставленной возможностью перевести дух, захватила ногами его плечи и сдавила шею. Он, как все мужчины, никогда в жизни не встречавшие сопротивления, попытался вырваться, но я сцепила ноги в лодыжках и тянула его со всей силой, какие нашлись в этом хилом теле. Он вертелся, бил меня, как мог, и шипел как змея, но я ухватила себя за голень и тянула, сдавливая его горло. Иеромонах сопротивлялся. Он выкручивался, стараясь освободиться. Если бы я смогла продержаться, если бы в этих пальцах было больше сил, если бы чужие лодыжки не горели от боли, когда я старалась усилить хватку… Но, как я ни старалась, глаза сумраком застилала боль, и я дрогнула, отступила. Раскрасневшийся, задыхающийся иеромонах вырвался.

По его горлу скользнул нож. Не с угрозой, без паузы, просто нырнул в плоть и одним изящным движением полоснул по шее. Из пореза хлынула кровь. Иеромонах захрипел, судорожно цепляясь скользкими руками за горло. Еще несколько ужасных мгновений он нависал надо мной, безуспешно хватая недоступный более воздух, конвульсивно сглатывал, чтобы остановить неудержимую кровь, а потом, как подрубленное топором дерево, уступил превозмогающей силе и рухнул. Я никак не могла откатиться в сторону и готова была принять на себя его вес, но тело иеромонаха мягко опустилось на тростник рядом со мной. А рядом с клинком в руке и презрительной ухмылкой на губах стоял Свифф.

– Где это ты шлялась? – сказала я.

– Я пыталась вас догнать, – огрызнулась мертвыми губами императрица. – Трупы не устают, но им все же требуется больше времени, чем карете на тот же путь. Да еще приходилось останавливаться в каждой гостинице и про вас расспрашивать, и еще говорить всем, что не надо посылать за лекарем. И гвардейцы меня преследовали. Идиоты.

Глубокие раны на шее Свиффа подсохли, но лучше выглядеть от этого не стали. К тому же лицо было бледным, а когда императрица прошла через комнату, чтобы зажечь фонарь, походка была неуклюжей. Однако пальцы, видимо, работали, поскольку свет вскоре вспыхнул, внезапно впуская кошмары из темноты. Иеромонах лежал лицом вниз в луже крови, которая впитывалась в матрас, залив половину его лица и поглотив серебряный амулет. Его мертвое тело не взывало ко мне, но и без унылого зова песни я обнаружила нечто совсем ужасное – ноги Свиффа. Императрица Хана сняла с него сапоги, но лодыжки раздулись и почернели так, что казалось, будто он еще в обуви.

– О да. Бежать на таких кусках мяса было непросто, – сказала императрица басом мертвого гвардейца. – Но я не тревожилась. Я думала, если кто и способен справиться самостоятельно, так это знаменитая госпожа Мариус. – Она перевела многозначительный взгляд с убитого иеромонаха на мою разодранную одежду. – Похоже, я ошибалась.

– Я вполне могу сама о себе позаботиться, – сказала я, натягивая платье, чтобы прикрыть обнаженную грудь.

– Ну, как-то непохоже, что ты полностью владела ситуацией. А грудь прикрывать можешь и не трудиться. Она моя, я ее не раз видела.

Способность ее тела заливаться краской от злости или от смущения, как сейчас, была лишней. Ухмылку, появившуюся на губах Свиффа, мне было бы легче перенести, не знай я, что это ухмыляется императрица.

– Я десяток раз могла бы его прикончить, не будь твое тело таким бессильным.

Повисла тяжелая тишина, и я перевела взгляд на недвижного иеромонаха. Мне следовало радоваться его смерти, тому, что я отомстила, и нашему освобождению. Но все же вид распростертого на полу тела тяжелым камнем давил на душу. Он унес с собой слишком много секретов. Оставил слишком много неясностей.