Мы обнимем смерть

– …а теперь вы утверждаете, что он жив и командует в моем городе? – Я гордилась тем, что сообразила сказать «мой город», и высокомерно вздернула подбородок. Может, я уже научилась вести себя как настоящая императрица. – Либо кто-то лгал, и мой пленник не был вашим сыном, либо кто-то лжет сейчас. Ну так как?

– Никто не лгал. – Он больше не смотрел мне за спину. – Мы – богоизбранные. Мы служим ему, а взамен он присматривает за нами.

Он коснулся висящей на шее серебряной подвески в виде маски. Несмотря на улыбку, его пальцы дрожали.

Я росла в тени Единственного истинного Бога, и меня учили, что служение ему может стать спасением, но на всех тех уроках, на всех проповедях в приюте божьи чудеса оставались всего лишь россказнями. Возражения обжигали мне губы, но я не смогла бы высказать ни одного, не выдав себя. Оставалось лишь изливать душу перед равнодушной императрицей, наблюдавшей за мной, как дремлющая, приоткрыв один глаз, кошка.

«Если бы я могла тебе доверять, мне не пришлось бы присматривать за тобой».

Я не стала отвечать иеромонаху. Он невидящим взглядом смотрел на задернутую занавеску, продолжая теребить пальцами подвеску. Но вначале это выглядело подтверждением его веры, а теперь превратилось в лихорадочное постукивание по металлу, словно он призывал на помощь самого Бога.

Молчание затянулось. Каждая частичка тела императрицы осыпала меня своими жалобами и болью, но она отстранилась, а я оставалась настороже, наблюдая за каждым изменением в выражении лица человека напротив, за каждым движением его рук. И ничего не понимала. Для чего он выменял нас на тот ящик? Зачем отобрал обратно? Почему боится, что Лео найдет ящик? Все ответы на вопросы сейчас заключены в ящике, охраняемом капитаном Энеасом.

Постепенно гул снаружи возобновился, голоса и шаги звучали громче и как-то странно, словно мои уши успели их позабыть. Незнакомый смех. Кто-то окликнул возницу. А потом дверь кареты наконец-то открыли, и в нее хлынул обжигающий как огонь солнечный свет, ослепив глаза. На поблескивающей дороге стоял Свифф из отряда капитана Энеаса.

– Ну, готово?

– Да, ваше святейшество, мы…

– Ничего не говори. Ты знаешь правила. Ничего. Ты никому не говорил?

Иеромонах окинул взглядом дорогу – в одну сторону, а потом в другую.

Свифф покачал головой.

– Никому, ваше святейшество.

– Хорошо.

Иеромонах протянул левую руку, и солдат, неловко втиснувшись в дверной проем, склонился поцеловать ее. Незаметно для Свиффа другая рука иеромонаха скользнула под сиденье кареты. Прежде чем с моих губ сорвался предупреждающий крик, в затылок солдата вонзился нож. Свифф забился в агонии, с его губ слетали обрывки слов. Иеромонах выдернул нож и ударил снова, прорезав только мышцы на шее несчастного. Экипаж затрясся сильнее, узкий проем двери сдерживал предсмертные судороги.

Ненавидя небрежность в убийстве, я вырвала рукоять окровавленного кинжала из скользкой ладони иеромонаха и вонзила острие в горло Свиффа. Еще пара мгновений, и он упал, наполовину оказавшись внутри кареты, наполовину раскинувшись на ступенях.

– Дай сюда! – Иеромонах выхватил у меня клинок. Я едва не сжала рукоять крепче, чтобы сохранить оружие, но вокруг собралась толпа солдат, все, разинув рты, наблюдали за судьбой, постигшей товарища. – Вам известны правила, – со своей обычной уверенностью обратился к ним иеромонах. – Знать не должен никто. Никто.

Вызывающе глядя на наблюдавших за ним солдат, он сжимал и разжимал челюсти, на щеке напрягались мускулы.

– Ну? Чего уставились? Уберите тело, и поедем дальше в Кой.

«Прикоснись к нему».

– Что? – сказала я вслух, от растерянности не подумав, прежде чем говорить.

Иеромонах воззрился на меня, желваки на его челюсти еще двигались.

«Дотронься до его тела. Быстро. Впусти меня внутрь. Нам самим отсюда не выбраться».

Два солдата уже собрались вытаскивать мертвеца из узкого проема дверцы. Они подняли и потянули тело и, не имея времени для маскировки, я махнула рукой, будто случайно проведя по лбу убитого. Императрица вырвалась, как глубокий выдох, а все мое тело расслабилось и стало свободнее. Иеромонах прищурился на скамье напротив. Мои щеки никогда не краснели, но сейчас у императрицы появился румянец, и, пытаясь скрыть замешательство, я пробормотала несколько слов молитвы, а тем временем слуги уже вынесли тело. Слышно было их кряхтенье от натуги, топот ног по дороге, а потом дверца кареты снова закрылась, и я осталась наедине с иеромонахом.

Я ждала, что снаружи послышатся крики ужаса и растерянности, но стояла гробовая тишина, пустая и бесконечная. Шаркали шаги. Тряслась карета. А потом она покатила вперед, грязь приглушила стук копыт.

Минуты тянулись, как будто часы. Ничего.

Притвориться мертвой и лежать на обочине – это разумно, но если она слишком промедлит с атакой, то упустит свой шанс.

Несмотря на всепроникающий запах крови, исходящий от залитого алым пола и подолов одежды, иеромонах слегка расслабился. Примерно милю спустя он откинулся на подушки, вздохнул и улыбнулся мне.

– Ну, госпожа Мариус, кажется, мы с вами наконец-то остались наедине.