Мы обнимем смерть

Я жестом показала, как мою руки и лицо. И чуть не спросила, делают ли так левантийцы, но мне тут же стало стыдно. Конечно, они моются. Они многое делают по-другому, но, встретив Раха и Тора, я поняла, что они уж точно не варвары, какими их малюют. Они просто воины, которые внешне так сильно отличаются от нас.

– Полотенце, – уже привычно повторил Рах. – Халат. – Он взял одежду и рассмотрел ее, пока я разливала чай. – Чай, – добавил он, глядя на дымящуюся чашу, которую я поставила перед ним.

Этому слову я его не учила и почувствовала теплую волну радости, что он так внимательно запоминает слова.

– Да, чай. Горячий. – Я сделала вид, будто обожглась. – Пар.

Он повторил и эти слова, потом взял пиалу в ладони, по моему примеру. Ему не было необходимости держать так пиалу, с его-то огромными руками, но я уж точно не стала бы говорить ему об этом.

Тремя долгими выдохами я сдула с чая пар – привычный ритуал, от которого как будто затягивались какие-то трещинки в моей душе. Мы пили чай молча, но мне так хотелось спросить Раха, нравится ли ему вкус, согревает ли его чай до самых костей, как меня, так хотелось рассказать, что аромат чая напоминает мне о матери и о беспечных днях с Танакой и Эдо, когда мы грезили о мире, который построим. А теперь этот мир лежит в руинах, погиб вместе с Танакой, и его осколки разбросаны так далеко, что вряд ли я сумею их собрать.

Быть может, я в любом случае не смогла бы это высказать, так глубоко проникли мне в душу ярость и печаль.

Закончив, мы взяли полотенца и халаты и спустились в купальню. Прежде чем выпустить Раха, я убедилась, что в коридоре пусто, а Чичи велела остаться. Мы спустились по узкой лестнице, ни на кого не наткнувшись.

Привыкнув к аккуратно вытесанным купальням в чилтейском стиле, я не была готова к грубому камню, царапавшему ноги. Это была бесформенная пещера, заполненная паром и запахами влажного мха и земли. Рах повел носом и что-то произнес довольным тоном. Он указал на неровную купель, и по его вопросительно поднятым бровям я поняла, что придется показать пример.

Я положила полотенце и халат и уставилась на стену. Я всегда вставала рано, чтобы не делить ни с кем купальню, но сейчас уже было поздно бежать обратно наверх и притворяться, будто мне не особенно хочется принять ванну.

Когда я обернулась, Рах уже стягивал забрызганную грязью одежду, его темная кожа блестела от дождя и пота. Я отвернулась – перекатывающиеся мышцы на его плечах отчего-то показались непристойным зрелищем.

Прежде чем я успела развязать пояс, всплеск возвестил, что Рах прыгнул в купель. Он заговорил, и слова доносились через густой туман пара, как будто заполнившего голову ватой.

– Горячо, – сказал он, не дождавшись ответа, и кисианские слова прозвучали восхитительно. – Пар. – А потом он со смехом добавил: – Чай!

– Да, – сказала я каким-то чужим голосом. – В этих горах есть горячие источники. Я не знала, что они так близко от города, как в Гиане, но…

Я осеклась, сообразив, что он не понимает мои слова и я выгляжу глупо. А еще глупее стоять в одежде рядом с купелью.

То ли из искреннего интереса, то ли просто заметив мое смущение, Рах прошелся по купели, по пояс в воде, чтобы рассмотреть трещину, откуда она сочилась. И впрямь всего лишь трещина, откуда выходило совсем немного воды – хрупкое, но идеальное равновесие. Рах подошел к трещине. Его широкая спина сужалась к талии, и внизу ее украшали две ямочки. Я снова отвела взгляд от выставленной напоказ обнаженной плоти. Пока Рах был занят, я поспешила сбросить одежду, насколько это позволяла промокшая, липкая ткань, и без всякого изящества прыгнула в купель, окунувшись в обжигающую воду до самого подбородка. Для этого пришлось сесть на зазубренный камень, но я предпочла терпеть неудобства, лишь бы не шевелиться.

Отвернувшись от стены, Рах окунул голову под воду и вынырнул, энергично потирая короткие кудри, словно пытался от них избавиться. Я никогда не видела, как моют голову кисианские мужчины, но тут же решила, что они точно делают это по-другому, хотя следовало бы именно так.

Запрокинув голову, я гораздо более сдержанно погрузила ее в воду, вытащила две оставшиеся золотые шпильки и встряхнула волосами. Когда я снова подняла голову с отяжелевшими от воды волосами, Рах уже отошел на другой конец купели. Она была небольшая, всего в несколько длинных шагов, но из-за густого пара казалось, что Рах очень далеко, в дымке остались только воспоминания о нем.

За столько дней совместного путешествия мы привыкли к молчанию, но никогда тишина не была такой напряженной, никогда мне так отчаянно не хотелось ее сломать, как будто она впивается в горло осколками стекла. Я пыталась проглотить их, придумать какие-то слова, но теперь обычная болтовня казалась ребячеством, показать на воду и сказать «вода» выглядело глупо. Я твердила себе, что Рах – все тот же человек, будь он в заляпанной грязью одежде или нагишом, с блестящей в свете фонарей кожей, но не могла себя убедить.