Мы — из Солнечной системы

И воображение, забегая вперед на двести лет, рисует ему будущее.

— Вот сто томов звёздной премудрости,— говорит Шорин.

Мудрецы в белых тогах внимательно смотрят на экран. Проплывают иероглифы чужого языка. Шорин разъясняет их, читает заранее переведённый текст:

«…Мы, жители Шарады, знаем четырнадцать структурных этажей вверх, семнадцать вниз, начиная от нашего тела.

Тело состоит из тканей, ткани — из клеток, клетки из молекул, молекулы — из атомов, атомы — из элементарных частиц, частицы — из волоконец вакуума, волоконца — из спиралек…

Мудрецы кивают согласно, а потом (так представляется Шорину) брови у них ползут вверх, морщины недоумения появляются на лбу».

— Но мы уже знаем восемнадцать этажей,— говорит один из учёных.— Двести лет назад не знали, а сейчас знаем. Как жаль, что эта книга не прибыла двести лет назад. Столько лишнего, столько мучительного труда, столько жертв!

— А вот насчёт чтения мыслей,— замечает другой.— С чтением мыслей у нас не получается. Может быть, это зависит от структуры мозга. Надо бы сравнить их мозг с нашим.

— Как сравнить? Послать запрос?

— Но ведь ответ прибудет через двести лет. Нет уж, своими силами надо доискиваться.

— Жалко, что вы не знали наших земных достижений.

— Как он мог знать? Он же пропустил два века.

Да, он пропустит два века. За два века Земля уйдёт вперёд, продвинется больше, чем за две тысячи лет предыдущих. Шорин будет похож на древнего грека, улетевшего на звезды и вернувшегося домой в 2000 году. Вот он с упоением рассказывает, что на других планетах есть паровые лошади и железные слоны, что люди летают там по воздуху, что молния движет повозки, есть стальные рабы, способные ковать, ткать и считать. А на Земле всё это уже появилось. Сами додумались. Конечно, тот грек прожил интересную жизнь. Античность видел, видел космос, увидел Землю 2000 года. Но какой толк от его путешествий? Чтобы принести пользу людям, надо было лететь быстрее… быстрее света!

Но что поделаешь? Скорость света — предел скоростей.

Предел или барьер?

Со звоном включается комнатный экран. На нём довольное лицо Дина.

— Ты не спишь, Герман? Почему спрятался? Ликуешь наедине. Слушай, я составляю радиограмму Аренасу: «Благодарны за доверие, готовы лететь». Ты подпишешь, конечно?

И добавляет, дружелюбно улыбаясь:

— Вот и решены наши споры. Предел или барьер — значения не имеет.

Шорин медленно сжимает кулаки. Маслянистое тепло отступает от горла.

Мир становится трезвым и суровым, как прохладное утро.

Трезво и сурово глядит Шорин на трудную действительность.

— Я не полечу,— говорит он.— Прежде надо перешагнуть световой барьер. Нет смысла задавать вопросы, если ответ приходит через двести лет.

Эпилог

Мы, в Солнечной системе, постоянно в движении. Учёные ищут истину, девушки — любовь, строители ищут трассы, материалы, площадки, решения. Мы спешим, мы стремимся за горизонт… и планеты наши спешат, описывая эллипсы вокруг Солнца, и Солнце спешит куда-то, тянет планеты за собой. А вы, на Шараде, уже разгадали, в чём счастье? Уже достигли полного счастья? Уже не спешите? А нам, в Солнечной системе, даже нравится движение. Нам оно доставляет удовольствие. Мы любим нарастающую скорость. Не хотели бы сменить наш торопливый вечный бег на покой окончательного знания. А вы?

Шорин так и отказался лететь на Шараду.

Он отказался, хотя ему пересказали историю двух Фениксов, напомнили, что сам-то он останется на Земле, на Шараду отправится только ратозапись, и там через сто четырнадцать лет возникнет второй Шорин, правда, с такой же внешностью и воспоминаниями, так что он проживёт жизнь в двух вариантах.

— Я не возражаю, чтобы вы удвоили меня,— сказал Шорин твёрдо,— но оба Шорина останутся на Земле, чтобы победить световой барьер. Нет смысла задавать вопросы, если ответ приходит через двести лет.

Многие из ветеранов отказались вслед за Шориным.