Ах, как жалко расставаться с Землей и с этой непосредственной Ёлкой тоже! За двести лет она успеет выйти замуж, заведёт детей, внуков и правнуков, десять раз омолодится, изменит темперамент, вкусы и внешность. Может быть, вернувшись, он повстречает головастую и плечистую бабу, которая скажет: «Да, в первой юности я звалась Ёлкой». Будет глядеть на него непонимающе: «Ким? Какой Ким? Соученик сестры Лады? Право, не помню, за двести лет столько было знакомых».
— Ким, можно мы с Ладой пойдём тебя провожать? Ты не прогонишь? Кстати, я хочу посоветоваться с тобой…
И вот проводы. Зал заседаний ратокомбината, тот, где выносилось решение об оживлении Гхора, заставлен столиками. Устаревший в сущности обычай — всякое событие отмечать едой. Он сохранился от тех времен, когда обильная еда была праздником, нечастым удовольствием. За столиком Кима оба Нгакуру, Сева, Лада с Ёлкой. За соседним столиком сгорбленный Аренас, Зося и Шорин. Он отказался от Шарады, даже написал письмо в Совет Планеты, предложил отодвинуть старт лет на десять, пока не будет побеждён световой барьер, но в глазах у него тоска… ему так хочется, так хочется присоединиться!
Кибы-подносы катаются между столиками, возглашают гулким баском: «Уезжающие, высказывайте желания. Земля угощает вас. Земля выполняет любые желания».
Кто-то требует вина из музейных погребов, кто-то заказывает свежие манго из Калимантана. Но жевать и пить не хочется в последний час на Земле. Индонезиец, поковыряв фрукты, спрашивает, можно ли показать мангровые рощи на экране. Предложение приходится по вкусу. И остальные решают взглянуть в последний раз на родные края. Отбывающим планета показывает многообразные свои лица: кому — аргентинскую пампу, кому — суровую тайгу, кому — дымящуюся Этну, кому Лондон с моросящим дождичком. А Ким заказывает самое близкое — кирпичные зубцы Кремля и ту угловую башню, где вчера он видел глаза, не для него сияющие.
По две минуты на каждого. Час с небольшим на всю планету.
Слишком мало. Улетающие чувствуют, что не насмотрелись.
Но нельзя же длить прощание до бесконечности, утомлять экипаж накануне записи. Если их запишут усталыми, они и очнутся усталыми перед Шарадой.
— Внимание. Первый ум человечества напутствует отъезжающих!
Все смотрят на столик, за которым Зарек шепчется с Дином, но профессор почему-то не спешит на трибуну. Вместо него там появляется некто широкогрудый, осанистый, с задорной русой бородкой и смеющимися глазами… незнакомый… нет, странно знакомый Киму.
И те, кто быстрее угадывают, встают с криками:
— Урра! Урра! Урра молодому Ксану!
Молодой богатырь, похожий и непохожий на Ксана, привычными жестами старается остановить овацию:
— Знайте, друзья, что Земля благодарна вам,— так начал он прощальную речь.— Вам дали почётное и не слишком приятное задание: покинуть родину и вернуться через два века в какой-то другой мир, к незнакомым и не очень-то понятным потомкам. Но мы уверены, что и те люди встретят вас с благодарностью, когда вы привезёте им весомый груз звёздных знаний…
— Если только они не устареют,— проворчал Шорин.
А Лада вздохнула:
— Будут ли люди счастливее тогда?
Возможно, Ксан слышал оба замечания: столики Шорина и Кима стояли достаточно близко к эстраде.
А может быть, это были главные вопросы, надо было сказать о них так или иначе.
— Вы получили подробнейшую инструкцию,— продолжал Ксан,— и обстоятельный список интересующих нас вопросов. Не буду утомлять вас и задерживать внимание мелкими добавлениями, тем более что на бо́льшую часть вопросов, как справедливо заметил сидящий здесь Герман Шорин, учёные Земли и сами найдут ответ за эти два века. Но есть вопросы, которые и через два века будут задаваться с волнением.
Шорин сам имеет дело с одним из них. Существует ли предел скоростей в природе или скорость света только барьер наподобие звукового? Если барьер, половина трудностей у Шорина позади, тогда ему надо оставаться на Земле, решение рано или поздно найдётся.
Если предел, тогда надо смириться с фактом… и сделать для себя ряд выводов, трезвых и практических.
Если скорость света — предел, тогда ничего не получится из нашей мечты о всегалактическом товариществе. Будут только эпизодические посольства, и не надо откладывать первое из них.
Если скорость света — предел и никакая ракета не может обогнать световой луч, тогда в общем ограничен круг небесных тел, которые мы можем посетить за пятьсот, тысячу световых лет от нас… Всё меньше пользы от экспедиций, которые возвращаются через тысячи лет.
А это значит, что есть предел для космонавтов и наши потомки, может быть, встанут перед такой комично грустной проблемой: надо будет им создавать заповедники непосещённых звезд, где бы молодые люди могли открыть что-нибудь неоткрытое.