Мы — это мы (СИ)

Теперь он все чаще думал — поделом вам. Вы сами вырастили этого монстра, так что хлебайте свой суп да не жалуйтесь, что солон...

Сам Хэл на нападки старшего реагировал с такой яростью, что тот все реже и реже давал волю языку. Хэл рос и мужал, а Майло слабел и больше не внушал младшему брату никакого страха.

Но эта маленькая победа не доставила Хэлу абсолютно никакой радости. После случившегося в лесу им овладела странная апатия, желание бороться угасло. Порой он даже думал, может, парни и правы? Отчего он с таким упорством цепляется за эту дружбу, учитывая, что они с Эдвардом уже почти год не встречались?

Если бы Эд хотел, уж, наверное, нашел бы способ повидаться. Пришел же он на поле, чтобы помочь Хэлу с плугом. Конечно, сейчас он Свершитель и большую часть времени проводит в городе. Но все равно — Хэл устал от того, что все это нужно как будто бы лишь ему одному.

Кроме того, его буквально пригибало к земле сказанное в лесу. Даже если каким-то чудом удастся свидеться с Эдвардом, как убедить его, что те слова были неправдой и произнес он их лишь ради того, чтобы отвязаться от парней, загородивших ему дорогу?

Нелепую клятву он тоже принес, вовсе не собираясь ей следовать, но она внезапно обрела над ним непонятную власть и не позволяла забыть о себе, отмахнуться, как от тех первых слов, которые вроде бы ничего не значили.

Именно из-за нее в голове начали возникать странные, как будто не принадлежащие Хэлу мысли. Лежа по ночам в комнате, которая теперь принадлежала ему целиком, он вертел их в голове и так, и этак, пытаясь понять, в какой момент его жизнь пошла наперекосяк, кто в этом виноват и что делать. Таково уж свойство ночи — когда лежишь без сна, мысли оживают и превращаются либо в дивные цветы, либо в демонов.

Хэл вспоминал восторженное упоение, с которым слушал истории Эдварда. А вдруг это и правда было что-то вроде наваждения?

Вдруг Натан прав и дурацкие правила на самом деле не такие уж дурацкие?

Но потом разум брал верх над темным, напуганным веками пещерной жизни подсознанием, и Хэл повторял снова и снова, что Эдвард просто много читал и поэтому так умен. Плуг, стеклодувная печь, мастерская — все это стало возможным лишь благодаря древним книгам, нет здесь никакого колдовства и прочей ерунды, которой любят пугать малолетних братьев и сестер парни и девчонки постарше.

Беда была в том, что Хэл уже слишком давно не соприкасался с источником этого знания, и вера в него поколебалась. Загнанный в угол собственными соплеменниками, надломленный одиночеством, он потерял точку опоры, а человек, который когда-то ему ее дал, был далеко, и Хэл утратил его благосклонность.

И вот уже думалось — что, если и правда просто жить дальше? Найти какую-нибудь девчонку, жениться, завести семью? После смерти Майло он с женой и детьми сможет мирно жить в родительском доме, и любовь Пола и Изабеллы до конца их жизней будет принадлежать ему одному.

Рано или поздно подозрительность Натана пойдет на убыль. Не станет же он следить за Хэлом десятилетиями? Дружить они, конечно, никогда не будут, но останутся добрыми соседями, всегда готовыми помочь друг другу.

Рано или поздно эпизод с Эдвардом отодвинется назад во времени, поблекнет, заслоненный более свежими воспоминаниями, и перестанет причинять боль. Останется лишь легкая тоска по несбывшимся надеждам, абрис двери, которая когда-то ненадолго распахнулась перед Хэлом, явив необыкновенный, удивительный мир, а потом захлопнулась навсегда.

Нечто подобное, понял во внезапном прозрении Хэл, мучает большинство людей. Всем им в молодости жизнь как будто что-то обещала, а в итоге так ничего и не дала, и они остались в недоумении, точно собака, у которой помахали перед носом жирной костью, а потом подсунули камень.

Как и любой человек, вынужденный делать то, что он не хочет и не имеет возможности выскочить из ловушки, Хэл в конце концов начал убеждать себя в том, что так и правда будет лучше, и что он сам, по доброй воле принимает такое решение, а если бы не хотел, никакие угрозы не смогли бы его остановить.

Так он жил, двигался и работал, ложился спать и вставал и старался не вспоминать о пресловутой двери, за которую заглянул лишь одним глазком.

И о человеке, который ее для него открыл.

***

Самые темные пути в нашей жизни те, по которым мы предпочитаем идти в одиночестве.

В этом году как совершеннолетний Хэл имел право отправиться на летний карнавал без сопровождения. Много лет он мечтал об этом и — что за ирония! — как раз сейчас совершенно охладел ко всяким празднествам.

Старшие братья и сестры обычно не хотели тащить его с собой. Весь Вьен гулял и веселился с раннего вечера и до утра, и что, скажите, делать с мальчонкой, который уже после полуночи начнет засыпать на ходу?

Поэтому, несмотря на то, что Хэл начинал нудеть заранее, примерно за месяц до карнавала, и доведенные до исступления родичи готовы были пообещать ему что угодно, как только наступал тот самый день, все они с волшебной ловкостью испарялись, оставив Хэла дома в обществе родителей и Майло.