Мы — это мы (СИ)

И это его останавливало. Не умоляющие взгляды матери, не просьбы отца потерпеть, ведь Майло так мало осталось... только мысль об Эдварде, о том, каково ему там, во Вьене, и о том, что нельзя делать его ношу еще тяжелее. Они не виделись уже целый год, но сердце Хэла, раз отданное кому-то, не изменяло своему выбору до конца.

Хотя находиться дома сейчас было вдвойне тяжело, он упрямо таскал воду, колол дрова, занимал себя делами во дворе. Крутился поблизости, лишь бы не оставлять мать наедине с Майло. В какой-то момент хотел обратиться к отцу, но мысль о том, что тот узнает о подобном, повергала Хэла в такой ужас, что он даже не рисковал обдумывать ее.

Нет, он выдержит все сам, до конца, как и хотел отец, а потом, когда кости Майло будут гнить в земле, с чистой совестью забудет эту историю и начнет с чистого листа.

Благородное решение, вот только жизнь с каждым днем тяготила Хэла все сильнее, превращаясь из радости и удовольствия в непосильную ношу. Дом, поле, огород и Майло на сон грядущий — какое-то прозябание, тягостное и унылое.

После памятной встречи зимой Натан, Бен и Арно сторонились Хэла. Да и он, честно говоря, не знал, о чем беседовать с ними. Они словно находились на разных берегах реки, мост через которую давно смыло. Ну не обсуждать же по двадцатому разу свадьбу Бена, будь она неладна!

Те, для кого один день похож на другой, перестают замечать все хорошее, что происходит в их жизни. Такая жизнь не имеет смысла, она проносится мимо, как облака по небу, не оставляя следа ни в душе, ни в сердце.

Наконец Хэл решил попытать счастья еще раз. Теперь, в середине лета, можно было выдумать любой предлог для похода в лес, и однажды утром он сразу после завтрака заявил матери, что пойдет собирать землянику. Получил в качестве посуды старый глиняный чайник без носика и, помахивая им, демонстративно пересек поле.

Несмотря на ранний час, в лесу было невыносимо душно. Нескончаемое стрекотание цикад, заслонявшее все звуки на поле, осталось позади, когда Хэл ступил под тень густо растущих деревьев. Он шел, не слишком задумываясь о цели путешествия, словно его успешность зависела от того, насколько хорошо получится спрятать собственные мысли. Слушал, как ветер цепляет деревья, смотрел на полосы облаков, скользивших по небу в просветах между кронами.

Он без помех добрался почти до самого дома Райни, с минуты на минуту впереди покажется знакомый забор. За год лес немного изменился, но все же не настолько, чтобы Хэл совсем потерял дорогу.

Внезапно он словно очнулся от грезы и в мгновенной вспышке озарения понял, что сейчас наконец увидит Эдварда. Откуда взялась эта уверенность, не знал, но сердце вспыхнуло от радости, словно друг уже стоял перед ним.

А вдруг Эдвард не захочет его видеть?

Но Хэл, невольно ускоряя шаги, с ходу отмел неприятную мысль. Прошел целый год, никто не может злиться так долго. К тому же он пришел, чтобы принести извинения, и начнет с них, чтобы сразу все расставить по местам. Эдвард суров, но все же не настолько, чтобы отказать в прощении человеку, к которому он всегда относился как к брату.

О флейте, упомянутой Натаном в их последнюю встречу, Хэл и правда давным-давно забыл — как и о настроении, в котором обычно играл на ней. Поэтому когда навстречу из кустов шагнули знакомые фигуры, слегка удивился. Как они нашли его без флейты?

Разве я играл? Разве я звал вас?

На этот раз путь ему преградили все трое — Натан, Бен и Арно. Последний смущенно прятал глаза, в то время как Натан и Бен сверлили Хэла колючими, далекими от дружелюбия взглядами.

— Опять прогуливаешься, братишка? — поинтересовался Натан. Его гладко зачесанные черные волосы взмокли на висках, в подмышках рубахи проступили темные полукружья. — Далеко забрался на этот раз.

Хэл остановился, остро чувствуя нереальность происходящего. В просвете между плечами Бена и Натана время от времени мелькало что-то светлое — до забора усадьбы Райни оставалось идти каких-то пару десятков метров. Лес шумел и волновался, горячий ветер не приносил облегчения, а лишь высушивал рот и губы.

Хэл молча, исподлобья глядел на мальчишек — а точнее, уже парней, — заступивших ему дорогу.

Бен, питавший слабость к пирогам своей матери, вырос очень крупным и массивным. Курчавая рыжая шевелюра напоминала вершину колонны какого-то храма, Хэл видел такие в одной книге. Мимо него не проскочишь, все равно что пытаться пройти сквозь стену.

Натана Хэл, пожалуй, легко уложил бы, будь они вдвоем, ну а об Арно и речи нет, как был замухрышкой, так и остался. Да еще и трус — переминается, будто хочет по малой нужде, да стреляет взглядом в кусты.

Поймав себя на этих мыслях, Хэл вздрогнул. Он что, и правда собирается пробиваться с боем к дому Эдварда? Конечно, усталость, жара, мошка и слепни донимают, и эти трое — досадное препятствие, но и только. Одолеть его силой не получится, слишком уж неравный расклад. Придется пошевелить мозгами; ну же, Хэл, раньше у тебя это прекрасно получалось!