— Их ненависть меня не касается! — Теперь уже и Эдвард почти кричал, сжимая кулаки. — Мне наплевать, что люди думают обо мне, лишь для тебя это важно! Так, может, это тебе лучше уехать?
Хэл еще ни разу не видел друга в таком гневе. Он налетел, как ураганный ветер, сорвав напускное спокойствие Эдварда с той же легкостью, с какой буря отрывает от земли и вмиг разметывает по полю сено, собранное в стога.
— Не переводи все на меня! — набычился Хэл. — К Темному, может, я бы действительно уехал, может, я вообще давно об этом мечтаю, но родители и Майло...
Эдвард скрестил руки на груди. Хэл видел его горящие глаза сквозь светлые сумерки; высокий, в разорванной светлой рубашке, с запутавшимися в волосах листьями, он выглядел, точно юный лесной бог, потревоженный неосторожным путником.
— Значит, ты родителей бросать не хочешь, а я своих не просто могу, но и обязан бросить, по твоему заверению. Так, получается? Такого ты мнения обо мне?
— Уехать еще не значит «бросить», — пробормотал Хэл, отгоняя мысли о Клоде и Себастьяне, — и вообще, госпоже Альме я бы помогал, все бы сделал... а отец твой — негодяй и мерзавец, который...
Перед глазами как будто что-то взорвалось; на мгновение Хэлу показалось, что они за спором не заметили, как подкралась гроза, и теперь молния ударила в дерево прямо рядом с ним.
Но тут же сообразил, что никакой молнии не было — просто он лежит на земле, отброшенный крепким ударом в скулу. Ошалело распахнув глаза, Хэл несколько секунд таращился на розовато-лиловое небо в темных разрывах крон. Одна из них, самая громадная, еще удерживала последние лучи заходящего солнца.
Они остановились на той самой полянке с огромным деревом, и это почему-то неприятно укололо Хэла. Словно лесной гигант подслушал их разговор, а теперь втихомолку насмехается над ним.
Но в следующую секунду накатила такая боль, что Хэл и думать забыл о всяких деревьях и странных видениях.
Решительные шаги протопали по лесной подстилке, и высокая темная фигура заслонила небо.
— Не смей говорить так о моем отце, — без угрозы, но очень веско произнес Эдвард, — ты ничего не знаешь ни о нем... ни обо мне, на самом-то деле. Отец точно так же, как и я, родился в семье Свершителя и принял свою участь, потому что у него не было выбора. То, как он поступает... он просто не знает ничего другого, он не виноват! А ты... вокруг и так достаточно людей, которые указывают мне, что делать, а чего нет, чтобы я терпел это еще и от тебя. Ты понял?
— Яснее ясного, — прохрипел Хэл и повернулся набок, чтобы сплюнуть кровь — от удара зубы раскроили щеку изнутри.
Когда он поднял голову, Эдварда уже не было. Лишь гигантское дерево насмешливо шумело листвой в лиловой небесной выси.
***
Всемогущий и впрямь смотрел обоими глазами на Хэла в тот день. Он вернулся почти в темноте, но Майло все еще валялся в бреду и так никогда и не узнал об отлучке младшего брата.
И только перехватив многозначительный взгляд отца, Хэл вспомнил, что обещал ему поблагодарить Эдварда от имени всей семьи Магуэно... а в результате не поблагодарил даже от своего.
Теперь вообще непонятно, дойдет ли благодарность до адресата и когда это будет. Летние дни текли мимо один за другим, в хозяйственных хлопотах, Хэл старался погрузиться в них с головой и не думать об Эдварде.
Первое время, вспоминая сцену в лесу, он не чувствовал ничего, кроме злости.
Как Эдвард мог поступить с ним подобным образом — ударить, оттолкнуть? И ради кого? Невозможно было смириться с мыслью о том, что Эдвард любит отца до такой степени, что прощает все гнусности, которые тот с ним творит.
Да если бы Пол так с ним обращался, Хэл бы тогда... он...
Но тут же возникала другая мысль, уже не пылающая праведным гневом — горькая, тяжелая мысль.
Ведь Пол и Изабелла тоже не сказать чтобы образцовые родители. Всю жизнь Хэла угнетало то, что они потакают злобствованиям Майло в ущерб остальным детям. Всю жизнь он чувствовал себя где-то далеко-далеко, на заднем плане их внимания.
Майло — первенец, Клод и Себастьян — опора и поддержка семьи. Дочери — они дочери и есть, вышли замуж, и только их и видели. А Хэл — что такое Хэл?
Последыш, недоразумение, только и умеющее, что играть на флейте да придумывать всякие шалости. Именно так он себя и ощущал, всегда, с самого детства, вот почему изо всех сил стремился выдумать шалость побезумнее. Только бы оценили, пусть и в негативном ключе, ведь если стоишь в задних рядах, приходится прыгать выше головы.
Но хоть обида на родителей и пустила в душе глубокие корни, Хэл не мог даже представить себя на месте Клода и Себастьяна. Уйти и оставить Пола и Изабеллу наедине с полусумасшедшим, умирающим сыном — нет, об этом и речи быть не может.
Братья всегда были добры к нему, а точнее, не обижали так, как Майло, а значит, в представлении Хэла, были добры. Но чем дальше, тем больше он ощущал, что случившееся лично для него обернулось не так уж плохо.