Мвене-Ньяга и семеро пророков

Стояли небоскребы в пустыне. Спешили к ним уставшие караваны. Загнанные в дикий и далекий край люди забыли и думать о том, что могут быть какие-либо перемены. Так было столетия… И вот произошло событие, о котором говорят до сих пор. Из Лахджа, что близ Адена, пришла весть: какой-то человек по имени аль-Фарси забрал в суде долговые расписки крестьян султану и сжег их. Один из жителей Шибама сделал то же. В центре города расположена площадь, там и рвал человек бумаги, которые придавали юридическую силу кабале — пятнадцатитасовому труду за четыре шиллинга, расправе-'*, издевательствам. Султан, резиденция которого располагалась в Мукалле, отдал полиции приказ: арестовать смутьяна. Полицейские исполнили волю правителя. Но делали они это с явной неохотой. Тем более» что толпа двинулась на них. Тогда султан отрядил свою-личную охрану. И те не справились. Только через несколько дней удалось султанским шпикам тайно схватить юношу. Но он вместе с другими взломал дверь тюрьмы и бежал. Дверь никто не соглашался ремонтировать… Султан уехал в Лондон.

Тут рассказ старого жителя Шибама прервал американец:

— Значит, султан, если он посещал западные столицы, был человеком современным?

— Да, — ответили ему, — султан действительно был человеком современным. Ездил на «ягуарах» последних марок, даже считался «либеральным», потому что учился в Англии. (Я вспомнил встречу в лондонском «пабе».) Но терпеть мы его долго не могли. «Либерал» любил деньги. Это была его страсть. Она подминала все: интересы нации, государства, совесть, честность, патриотизм. «Либерал» на самом деле был консерватором, воинствующим борцом за сохранение старых порядков Гаремы, скрытое рабство — все это он защищал. Недолго пробыл в Лондоне молодой султан. Скоро он приплыл к берегам Мукаллы. Жители послали парламентеров, которые вручили ему письмо с требованием оставить, трон.

— Согласился? — Какая-то надежда прозвучала в голосе интервьюера из Соединенных Штатов. Окружавшие нас голубоглазые арабы при этом вопросе сделали какие-то незаметные движения, закончившиеся одновременным щелчком затворов.

— Еще бы не согласился! Кстати, среди парламентеров был тот самый парень, который рвал долговые расписки.

Бунт в Шибаме, городе, похожем на Манхэттен, был, кроме всего прочего, бунтом и против американского Манхэттена, который олицетворяет и утверждает законы насилия.

В свое время, еще при султанах, нефтяные монополии США выторговали право порыться в недрах Хадрамаута. «Порылись» и нашли нефть. Но произошли восстания в Шибаме, других княжествах. Искатели чужих богатств смекнули, что старым порядкам приходит конец, и устроили костер. Сожгли все, что могло навести на след к подземным богатствам, и, когда Народный комитет, расположившийся сейчас во дворце бывшего английского советника султана, а точнее, наместника Лондона, попросил американцев рассказать об итогах разведки недр, ответ был сух: «Нет нефти! Не нашли!».

Молодые жители Шибама идут на митинг

Это была ложь. И это было насилие. Лишать независимое государство средств к существованию — это насилие. Однако ложь разоблачили. В экспедиции американцев работал парень-араб, закончивший нефтяной институт в Бухаресте, — Зубейди. Он-то и разоблачил американцев. А хадрамаутцы поняли: с султанами, хоть их и выгнали, предстоит еще долгая борьба. У них ведь много союзников — от лондонских университетов до уолл-стритовских кошельков.

Несколько лет назад я встретил на Бродвее слепого негра. Его вела собака. Он просил подаяния. Тогда меня поразило, что богатая, сытая улица Нью-Йорка, вся в рекламах, кричащих о благополучии, не могла и не хотела помочь даже одному человеку. В Шибаме Бродвея нет. Вместо него — щели между домами. В них сыро, много бедных. Но вот улица-щель вывела на площадь. Там шел митинг. Старик с винтовкой говорил: «Надо хорошенько подумать, что делать с султанской землей. Можно, конечно, раздать ее крестьянам, но разумно ли дробить большие хозяйства с тракторами? Не лучше ли создать кооператив или государственную ферму?..» Площадь затихла, задумалась, люди сами решают свои дела.

И видно поэтому бедный Шибам не оставил такого тягостного чувства, как богатый Нью-Йорк со слепым негром.

Наш самолет был оцеплен солдатами народной милиции. «Мы должны исключить малейшую возможность провокации», — сказал Фейсал. Он дал каждому свой адрес. И предупредил, что адрес скоро немного изменят: он будет без слова «Хадрамаут».

Потом я узнал, что Хадрамаут в переводе означает «пришла смерть».

Наши за границей

На огромном континенте, от Касабланки до Браззавиля, встречаешь советских людей. Эти встречи бывают сдержанными, радостными, деловыми, озабоченными, за рабочим столом или за семейным, когда хозяйка с гордостью говорит: «У нас сегодня русский стол»… А кругом пальмы, дремучие джунгли, пески или неведомая река. Разными бывают свидания с Родиной. Но они всегда трогательны. Мне всегда хотелось написать об этих людях.