Айвори объяснила, что Этьен взял несколько заброшенных вагонов и восстановил до состояния былого великолепия. Джуд заметила их в нескольких футах впереди. Всего вагонов оказалось семь. Даже при свете луны было заметно, что они натерты воском и отполированы. За красными бархатными шторками светились украшенные бусами лампы. Изнутри доносились фортепианная музыка и смех. Никому не было дела, что снаружи на путях лежит девочка-подросток.
Подняв подол длинной юбки, Джуд спрыгнула вниз. У девушки были каштановые волосы, некогда аккуратный пучок на голове растрепался. Девушка была в голубом платье и боа из перьев в тон. Платье на плече порвалось, а боа валялось на земле, и ветер вырывал из него перья и уносил прочь. Из пары одинаковых колотых ранок на шее все еще шла кровь, стекая тонкими струйками. Девушка оставалась в сознании. Джуд помогла ей сесть и прислониться к краю платформы. На вид незнакомке было не больше пятнадцати лет. На ее запястье вместе с другими амулетами висел амулет Подчинения, а под правым глазом расплывался синяк. Девушка дрожала, хотя ночь стояла теплая, душная и влажная.
Джуд ощутила, как внутри ее назревает гнев, требуя выпустить его на свободу. Она щелкнула пальцами, пытаясь привлечь внимание девушки.
– Эй, – обратилась к ней Джуд, – ты меня слышишь?
Та подняла глаза, но в них читалось лишь негодование. Тогда трубачка поняла, что девушке уже ничем нельзя помочь. Она, должно быть, стала одной из тех обреченных, потерянных душ, которые ежедневно поглощал Батон-Нуар.
Будто услышав свое имя, легба потерянных душ внезапно оказалась рядом – прямо на путях. Она сгорбилась над упавшей девушкой и зашипела на Джуд, которая с криком отступила прочь.
Старуха Эстер выглядела так, как Джуд всегда ее представляла: древнее тело было настолько искалеченным и сгорбленным, что легба едва могла тащиться с помощью палки. Джуд была от нее так близко, что рассмотрела почерневшие, сгнившие зубы. С губ Старухи стекала слюна; кожа потрескалась от старости, а пальцы изогнулись от ревматизма. Взгляд Эстер казался настолько диким и безумным, что Джуд поневоле вздрогнула.
В случае, если легба проявился в физическом теле или завладел другим человеком, ему обычно дарили особый подарок. Барону Луке – торфяной виски, а Амелии, духу-легба красоты, – любимые духи и крошечные кексы. Джуд понятия не имела, что дарят Старухе Эстер, пока Айвори не воскликнула:
«Вы в своем уме? Я не отдам ей зуб!»
Старуха потянулась к Джуд, сжимая и разжимая деформированные пальцы.
Джуд не нужно было просить дважды. Она вскочила на ноги и затащила раненую девушку на платформу. Когда же трубачка бросила взгляд на рельсы, легба там не оказалось.
– Давай, – обратилась Джуд к девушке. – Давай найдем место, куда тебя посадить.
Девушка промолчала, но все же позволила отвести себя на станцию. Джуд нашла скамейку и усадила несчастную.
– Жди здесь, – попросила Джуд, обернув боа вокруг ее дрожащих плеч. – У меня есть одно дело, но как только я закончу, то заберу тебя в квартал Ураганов и найду доктора. Договорились?
Глядя на танцующие тени от свечей, девушка пожала плечами. Джуд приняла ее жест за согласие и по путям прошла к «Клыку», где вручила украденное приглашение швейцару.
Он пригласил ее внутрь, и Джуд вошла в первый вагон. Официант вручил ей фужер с красным напитком, и без толики сомнений она распознала содержимое – густая, свернувшаяся кровь.
Когда-то вагон служил вагоном-рестораном, где подавали коктейли и закуски. В углу располагался бар, а в кабинках – бархатные диванчики. Здесь стояла невыносимая духота, поскольку все окна оставались закрытыми. Такое количество красного бархата в тесном пространстве нагнетало чувство клаустрофобии. В вагоне толпилось около пятнадцати вампиров, и музыкант исполнял для них джазовые мелодии на маленьком фортепиано.
Поставив фужер с кровью на ближайший стол, Джуд протиснулась сквозь толпу элегантно одетых, красивых вампиров. Улавливая ее запах, многие бросали удивленные взгляды. Они понимали, что Джуд – не одна из них.
Добравшись до четвертого вагона, Джуд увидела самого Этьена, одетого в темно-синий костюм и белый галстук. Вампир отдыхал в кресле у окна, с голодным блеском в глазах наблюдая за саксофонисткой.