Муссон

У ворот стоял на страже всего один евнух, и он хорошо знал Тахи. Но он был так увлечен атмосферой предстоящей трагедии, что почти не посмотрел на ее лицо, когда Тахи приподняла вуаль, показывая себя. Он просто махнул ей пухлой рукой, унизанной кольцами.

Как только Тахи очутилась достаточно далеко от ворот, она бросила корзину и пустилась бегом. Через милю ее сердце уже так колотилось, что она с трудом могла дышать. Она упала на краю тропы, не в силах более сдвинуться с места.

Мимо проходил какой-то молодой раб. Возвращаясь домой, он гнал перед собой двух осликов, нагруженных корой мангрового дерева для окраски кожи. Тахи с трудом поднялась на ноги и пошарила под одеждой в поисках кошелька.

– Моя дочь умирает, – крикнула она парню. – Я должна привести к ней доктора!

И она протянула ему серебряную рупию.

– Отвези меня к нему – и получишь еще монету, когда мы доберемся до форта.

Парень жадно уставился на монету и энергично кивнул. Отвязав со спины одного ослика кору, он оставил ее на обочине тропы. Потом подсадил Тахи на животное и погнал ослика вовсю, а сам бежал следом, смеясь и крича женщине:

– Держись крепче, матушка! Мой Рабат бегает быстро, как молния! Ты окажешься в порту прежде, чем успеешь моргнуть дважды!

Дориан сидел на террасе рядом с Бен Абрамом. Они чашку за чашкой пили черный густой кофе и обсуждали список медикаментов и инструментов, которые могли понадобиться в экспедиции на материк. Оба чувствовали радость от встречи и возобновили старую дружбу почти в тот самый момент, когда Дориан сошел на берег Ламу. Каждый день Бен Абрам приходил к Дориану, чтобы присоединиться к его утренней молитве, а потом они подолгу сидели вместе, погрузившись в приятную, легкую беседу старых друзей.

– Я слишком стар, чтобы покидать этот остров, – возражал Бен Абрам, когда Дориан настаивал на том, чтобы доктор присоединился к его экспедиции и заботился о здоровье матросов и солдат.

– Мы оба прекрасно знаем, что ты силен и проворен, как в тот день, когда мы впервые встретились, – твердил Дориан. – Неужели ты позволишь мне умереть от какой-нибудь ужасной болезни во внутренних землях? Ты мне нужен, Бен Абрам!

Тут Дориан умолк, услышав какой-то шум в конце длинной террасы. Он встал и сердито закричал стражам:

– Что там такое? Я же приказал, чтобы меня не беспокоили!

– Я пыль под твоими ногами, великий шейх! Но тут какая-то старая карга, она брыкается и царапается, словно дикая кошка!

Дориан раздраженно хмыкнул и уже собирался приказать, чтобы женщину отогнали, сопроводив шлепком по заднице, но она пронзительно закричала:

– Аль-Ахмара! Это я, Тахи! Ради Аллаха, позволь мне сказать тебе кое-что о той, которую мы оба любим!

Дориан похолодел от ужаса. Тахи никогда бы не позволила себе ничего подобного, если бы страшная беда не грозила Ясмини.

– Пропустите ее! – крикнул он стражам и поспешил навстречу старой женщине, которая уже бежала по террасе, едва не падая от усталости и тревоги.

Она упала к ногам Дориана и обхватила его колени.

– Каш узнал о тебе и девушке! Он поджидал Ясмини и, когда она возвращалась в гарем, схватил ее и увел в тот маленький дом у кладбища! – выпалила она на одном дыхании.

За время жизни в гареме Дориан многое узнал о том маленьком домике. И хотя это было строжайше запрещено, мальчишки в гареме то и дело подстрекали друг друга пролезть сквозь колючую стену терна и посмотреть на пугающее деревянное строение. Они наводили ужас друг на друга жуткими историями о том, что делает Каш с женщинами, которых уводит туда. Одним из самых леденящих воспоминаний Дориана обо всех днях, проведенных им в гареме, были пронзительные крики одной девушки, Салимы, которую отвели туда после того, как евнух узнал о ее любви к молодому офицеру стражи.

Те крики продолжались четыре дня и три ночи, становясь все слабее, а потом наступило молчание, еще более страшное, чем крик.

На несколько долгих мгновений Дориан словно обмер от слов Тахи. Он почувствовал, как ослабели его ноги, опустел ум, как будто пытался спрятаться от ужаса. Потом, содрогнувшись, он отбросил слабость и повернулся к Бен Абраму. Старый доктор уже встал и смотрел на него с тревогой и сочувствием:

– Мне не следовало этого слышать, сынок. Ты, должно быть, вел себя глупо и безумно… Но мое сердце болит за тебя.

– Помоги мне, старый друг, – взмолился Дориан. – Да, я был дураком, я совершил страшный грех, но это был грех любви. А ты ведь знаешь, что сделает с ней Каш.

Бен Абрам кивнул:

– Да, я видел плоды его чудовищной жестокости.

– Бен Абрам, мне нужна твоя помощь…

Дориан смотрел на врача так, что едва не прожигал взглядом насквозь.

– Я не могу войти в гарем, – сказал старый доктор.

– Но если я приведу ее к тебе, ты нам поможешь?

– Да, сынок. Если ты ее принесешь, я помогу, если не окажется слишком поздно.

Бен Абрам повернулся к Тахи:

– Когда он увел ее в тот дом?

– Я не знаю. Может, часа два назад. – Тахи всхлипнула.

– Тогда у нас очень мало времени, – резко произнес Бен Абрам. – Но все необходимые инструменты со мной. Нужно отправляться немедленно.