Муссон

Придя наконец к выводу, что для них нет ни путей к бегству, ни какого-либо другого выхода, они отдались еще более жаркой страсти, как будто пытались отвести нависшую над ними судьбу.

Каждый раз перед рассветом Дориан отводил девушку обратно к входу в туннель, и она целовала его, как в последний раз, и уходила Дорогой Ангела в гарем.

В эти дни девушка, прежде оживленная и веселая, любимая всеми в гареме, стала бледной, молчаливой и сонной. Ее подруги и все служанки постепенно начали тревожиться. А в этом маленьком замкнутом мирке ничто не могло проскользнуть мимо ушей Каша.

Их любовная идиллия и их отчаяние продолжались весь месяц, предшествовавший смене направления ветров. Экспедиция на материк близилась к завершению, как и последние приготовления к свадьбе Ясмини. Ее приданое уже отослали из Маската к жениху в Абу-Даби, оставшуюся часть упаковали и уже отвезли на борт того дау, которое увезет Ясмини за тысячи миль на север, в ее новый дом, где она окажется запертой в другом королевском гареме – на всю оставшуюся жизнь.

– Я не могу этого допустить, – говорил ей Дориан. – Я тебя спасу от такой судьбы, даже если мне придется отказаться от всего в этой жизни.

– Нет, Доули, я тебе не позволю. У тебя еще будет много других жен, ты завоюешь славу и счастье без меня.

– Нет. Мне плевать на все. Мне нужна только ты.

– Тогда я больше не выйду к тебе по Дороге Ангела. Не выйду, если ты не пообещаешь выбросить это безумие из головы, и это станет нашим последним свиданием, Доули. Ты должен поклясться.

– Я не могу этого сделать.

– Тогда я больше тебя не увижу.

Дориан понял, что Ясмини всерьез так решила.

– Прошу, Ясси, ты не можешь быть так жестока к нам обоим!

– Люби меня в последний раз.

– Ясси, я не могу жить без тебя!

– Ты сильный. Ты сможешь. Люби меня… Дай мне то, за что я буду держаться в будущем, помнить все годы.

Они расстались у входа в туннель, и Ясмини убежала по узкому коридору, ничего не видя от слез. Но когда она выбиралась из развалин гробницы, ее вдруг схватила огромная рука.

Ясмини боролась и брыкалась, а Каш, легко удерживая ее, хихикал ей в лицо.

– Я много лет этого ждал, маленькая шлюха! Я знал, что однажды ты мне попадешься. Ты всегда была слишком наглой и упрямой!

– Отпусти! – кричала Ясмини. – Отпусти!

– Нет, – ответил Каш. – Теперь ты моя. Ты никогда больше не нарушишь мои правила. Пусть женщины услышат твои вопли и в страхе затихнут в своих постелях, думая о цене греха!

– Мой отец и мой будущий муж, – кричала девушка, – они заставят тебя дорого заплатить, если ты мне что-то сделаешь!

– Твой отец и имени-то твоего не помнит. У него много других дочерей, и ни одна из них не развратничает. А твой будущий муж не примет в свой гарем подпорченный фрукт. Нет, малышка, теперь ты принадлежишь только Кашу!

Он притащил ее в маленькую каморку рядом с кладбищем, в задней части сада, скрытую от всего гарема изгородью цветущего терна.

Там уже ждали два его помощника, тоже евнухи, жирные, но сильные. Они уже много раз исполняли подобные наказания и уже сделали необходимые приготовления.

Каш положил Ясмини на жесткую деревянную скамью и не спеша снял с девушки одежду. Все три евнуха ухмылялись в предвкушении, раздетые до набедренных повязок, но уже потеющие в маленьком жарком помещении. Они трогали тело девушки, гладили руки и ноги, нюхали волосы, щипали маленькие груди. Потом, когда она оказалась полностью обнажена, привязали ее за руки и за ноги, словно распяв. После этого Каш встал между ее ногами и улыбнулся почти по-отечески.

– Тебя застукали за распутством. Мы знаем твоего мужчину, но сдается мне, что он стал слишком могущественным, чтобы привести его на суд. Его наказанием будет узнать о твоей судьбе. А весь мир за этими стенами услышит, что ты умерла от лихорадки. Многие от нее умирают в это время года. Однако я постараюсь, чтобы до ушей твоего любовника дошла правда. И всю жизнь он будет знать, что это он виновен в твоей особенной смерти.

Все так же улыбаясь, он наклонился вперед и положил жирную ладонь на нежные волоски между бедрами девушки.

– Уверен, ты слышала, что случилось с теми скверными девчонками, которые оказались в этой комнате. Но если все же нет, я тебе объясню, когда мы продолжим.

Он кивнул одному из евнухов, и тот встал рядом с ним, держа в руках деревянный поднос. На подносе лежали два небольших свертка в рисовой бумаге, длиной с палец, острые с обоих концов. В свете лампы они поблескивали, густо смазанные бараньим жиром.

– В каждом из них – по пять унций самого острого перца. Я сам его вырастил в моем маленьком садике. Более злого перца просто не бывает. Они сжигают кожу и плоть. Мне приходилось надевать перчатки из собачьей шкуры, когда я молол стручки.

Он вдруг сунул в женскую щель Ясмини жирный указательный палец.

– Один пакетик – для вот этой сладкой дырочки спереди.

Он ухмыльнулся, когда Ясмини вскрикнула от потрясения, боли и унижения. А потом, вытащив палец, снова сунул его внутрь, на этот раз в другое отверстие.

– А второй пакетик – для другой дырочки, темной, сзади.