Муссон

Один из арабов поднял длинноствольный турецкий джезайл, целясь в баркас через все сужавшуюся полосу воды между ними. Древнее оружие выстрелило, выпустив клуб белого дыма, и Хэл услышал, как пуля просвистела над его головой, но даже не поморщился.

Эболи с таким напряжением работал веслом, что у него выпучились глаза, налившись кровью, а татуированное лицо превратилось в жуткую злобную маску. Весло под его руками сгибалось, как зеленая ветка, вода тихо бурлила под носом баркаса, а за ним оставался прямой, как стрела, пенный след.

Но дау по-прежнему шло быстрее, и ему оставалось пройти меньшее расстояние. Грудь Хэла стиснуло ледяным ужасом, когда он наконец осознал, что им не выиграть это состязание: до Дориана им оставалось не меньше сотни ярдов, а дау уже почти подошло к нему и разворачивалось по ветру, замедляя ход настолько, чтобы несколько человек смогли перегнуться через борт и дотянуться до мальчика.

И вот они уже схватили его и подняли из воды, брыкающегося и сопротивляющегося; вода потоком стекала с его одежды, полные ужаса крики звенели в голове Хэла. Хэл выхватил из-за пояса пистолет и в отчаянии прицелился. Но понял, что это бессмысленно, еще до того, как Эболи прорычал:

– Нет, Гандвана! Ты можешь попасть в мальца!

Хэл опустил пистолет и мог лишь смотреть, как Дориана затащили в грязную лодку, а капитан дау сразу же снова развернул судно.

Парус дау поймал ветер, и лодка помчалась прочь с удивительной скоростью. Она шла к суше. Арабы выкрикивали насмешки и оскорбления, глядя на людей в баркасе. Некоторые даже выстрелили, и пули шлепнулись в воду вокруг лодки.

Команда Хэла, обливаясь потом и задыхаясь, бросила весла и провожала взглядами дау. Они молчали, глядя на набиравшую ход лодку и чувствуя себя опустошенными из-за потери парнишки, которого любили все.

Потом двое арабов подняли маленькое извивавшееся тело Дориана высоко в воздух, чтобы люди на баркасе могли отчетливо видеть его бледное лицо. Один из них вынул из ножен на поясе изогнутый кинжал и взмахнул им над головой, чтобы серебристый клинок поймал солнечный луч и сверкнул.

После этого он поднял голову Дориана и откинул ее назад, как будто намеревался зарезать свинью. С намеренной медлительностью он прижал лезвие к горлу мальчика и замер так, с ухмылкой глядя на баркас.

Хэл почувствовал, что какая-то его часть, глубоко внутри, съежилась и умерла, и с его губ сам собой сорвался шепот:

– Боже, молю, пощади моего мальчика. Все, что желаешь, я готов сделать, но избавь меня от этого…

Дориан продолжал брыкаться в руках араба, и вдруг с его головы слетела шапка. Золотисто-рыжие локоны упали ему на плечи и вспыхнули на солнце.

Араб в явном ужасе отдернул кинжал от горла Дориана. На дау поднялась суматоха, вся команда столпилась вокруг мальчика, нервно жестикулируя и крича.

И тут же Дориан исчез с глаз команды баркаса. А дау под своим широким треугольным парусом понеслось прочь.

Дау успело удалиться от баркаса уже на две мили, прежде чем Хэл наконец сумел заставить себя отдать приказ грести назад, к «Серафиму». Весь обратный путь он смотрел назад, оглядываясь через плечо. Он видел, что дау ушло вслед за далеким уже «Минотавром», по проливу на север.

– Там я и буду его искать, – прошептал Хэл. – И не прекращу поиски, пока не отыщу.

На борту «Серафима» люди отчаянно работали, спасая корабль. Это помогло Хэлу пережить первые страшные часы потери. Управлять кораблем не представлялось возможным, пока фок-мачта, паруса и снасти тащились за ним по воде, как гигантский морской якорь. Хэл поднял все паруса на устоявших мачтах, стараясь удержать корабль у подветренного берега, но это лишь оттянуло тот момент, когда корабль следовало подвести к суше для ремонта.

Десять человек с топорами во главе с Эболи и Большим Дэниелом забрались на фок-мачту и обрубили всю спутанную массу канатов и парусов. Эта работа несла в себе немалую опасность: как только тугой канат лопался под лезвием топора, общее натяжение менялось, мачта раскачивалась и дергалась, угрожая сбросить людей в воду.

Они постепенно приближались к коралловым рифам. «Серафим» боролся с тягой разбитого такелажа, и Хэл носился от борта к борту, наблюдая за приближавшейся сушей и направляя усилия матросов, подсказывая им, какие из снастей нужно рубить в первую очередь.

А вечнозеленый горб мыса Раш-ибн-Кхам маячил все ближе и ближе, поднимаясь над кораблем, сражавшимся за жизнь. Клыки коралловых рифов скалились, ожидая момента, когда они смогут выпустить из корабля потроха.

Но наконец сломанную мачту держал уже только один манильский канат диаметром в десять дюймов, закрепленный на носу. Натянутый очень туго, он был таким твердым, что походил на железную балку.

Большой Дэниел отослал всех остальных на палубу, а сам легко поднялся на повисшую мачту. Он встал понадежнее, потом высоко замахнулся топором и опустил его на натянутый канат. Он так точно рассчитал удар, что толстый канат не лопнул сразу; топор рассек лишь несколько его волокон.