Мушкетер

– Преступником? – Г-н Лакедем медленно покачал головой. – Смотря что подразумевать под этим словом. Нет, с точки зрения властей, юный Авраам ду Пирешу не был преступником в обычном понимании. Но те самые обычаи, о которых я уже говорил, были приняты и в его доме. А вот это уже считалось серьезным злодеянием против церкви и государства.

– Но почему? – Я не мог усидеть в кресле и вскочил. От негодования – не на хозяина дома, разумеется, – рука моя легла на эфес шпаги. – Объясните мне, господин Лакедем, если все обстояло так, как вы рассказываете, если никаких других прегрешений не совершали эти несчастные, неужели их преследовали столь жестоко?! Чем грозило престолу и церкви то, что кто-то не ест свинину? Или зажигает свечи в субботу? Что из того, что португальские евреи, давным-давно верующие в Христа, изредка вспоминали традиции своих предков?

– А в чем провинились гугеноты? – в свою очередь, спросил Исаак Лакедем. – Разве опасно для государства то, что часть его граждан поет по-французски те псалмы, которые другая часть распевает на латыни? – Он покачал головой. – Любезный господин Портос, вы задаете вопросы, на которые вам не ответит никто – кроме разве что самого Творца. Но с Ним вы, надеюсь, встретитесь еще нескоро… Если же вы хотите услышать мнение скромного ростовщика – извольте. Португальский король, так же как его испанский собрат, действовал по принципу: «Один монарх, один народ, одна вера!» По-своему он был прав. Как правы были некогда король испанский Фердинанд и королева Изабелла, изгнавшие евреев из страны и позволившие инквизиции преследовать испанских конверсо. Кстати, многие евреи тогда бежали в Португалию, король Мануэл Счастливый разрешил им селиться в Порто. Однако вскоре если не они, то их дети выяснили, что бежали из огня, да прибежали в полымя! В Португалии тоже появились инквизиторы, еврейских детей отбирали у родителей и крестили насильно сотнями. Вера скрепляла единство народа, а разговоры о том, что довольно многочисленный слой подданных исповедует нечто отличное от веры большинства, смущали слух монарха. Возможно, испанские и португальские короли вовсе не хотели того, что в конце концов произошло. Ведь в стране пышно расцвело доносительство, самые низкие человеческие качества вдруг получили возможность проявиться в деле, которое казалось весьма уважаемым, – в защите государственного единства. Многими двигали зависть, желание занять место более преуспевшего соседа. Иные искренне полагали «новых христиан» врагами. Словом, хотя вы еще молоды, сударь, можете себе представить, сколь ужасной стала жизнь соплеменников Авраама ду Пирешу – задолго до его рождения… Простите, господин Портос, что я то и дело отвлекаюсь, но без всего этого вы не до конца поймете всю трагедию вашего отца. А ежели и поймете, то не почувствуете ее. А я хочу, чтобы вы именно почувствовали!

– Продолжайте, сударь, – ответил я, стараясь держаться спокойно. – Я хочу знать все, что вы можете мне рассказать.

Г-н Лакедем кивнул.

– Так вот, – сказал он, – вашего отца обвинили в вероотступничестве. От него требовали признаться в тайном следовании иудейским обрядам и покаяться в том. Публичное покаяние могло избавить его от пыток и мучительной казни на костре.

– И что же? – спросил я, стараясь говорить спокойно. – Как поступил мой отец?

– Постарайтесь понять его положение, – сказал Исаак Лакедем, – оно было ужасно. От него многие отвернулись, никакой поддержки он не ощущал ни от кого. В застенке человек остается один… трудно, порой – нечеловечески трудно сохранить при этом твердость до конца. – Он помолчал немного. – Авраама ду Пирешу в конце концов вынудили признаться в том, что он был тайным иудеем, и приговорили к публичному покаянию. Покаяние… это было еще одним испытанием – правда, не для тела, а для духа… – Он вдруг поднялся из кресла и сделал приглашающий жест. Я последовал за ним в дальний угол комнаты. Г-н Лакедем остановился у тяжелой шторы из темновишневого бархата. Пристально посмотрев на меня, он резко отдернул шторы. Я отшатнулся от неожиданности.

Штора скрывала огромную, во всю стену, картину в черной полированной раме. Я увидел большую площадь, заполненную народом. В центре, в пламени костра, корчился привязанный к столбу человек. Его окружали солдаты в сверкающих касках и нагрудниках. Чуть в стороне от костра был изображен помост, на котором стояли на коленях несколько человек в странных уродливых одеяниях. Сердце мое наполнилось ужасом – их одеяния были точной копией той странной одежды, которую я нашел в оружейной башне нашего дома и которую зачем-то захватил с собой.

– Что это? – спросил я. Голос мой дрогнул. – Кто эти люди?