Мушкетер

– Потому что в среде конверсо Порто ходили упорные слухи о том, что инквизиция располагает сведениями обо всех, кто продолжает тайно сохранять приверженность вере отцов. И слухи эти подтверждались арестами, которые то и дело происходили в столице. Эта ужасная жизнь продолжалась несколько лет. Но в девяносто втором году Аврааму и его другу удалось выяснить, что предателем и доносчиком был некий Жоано душ Сантуш. Авраам выследил Жоано однажды вечером, когда тот направлялся из здания Священного трибунала, закрыв лицо плащом, и убил его…

Услышав имя доносчика, я приподнялся из кресла. Ведь именно этим именем были подписаны найденные мною документы.

Ростовщик неверно истолковал мое движение как возмущение и поспешно сказал:

– Нет-нет, это отнюдь не было убийством из-за угла! То был настоящий поединок. Авраам сражался открыто, позволив противнику воспользоваться оружием. При этом он запретил своему другу Карлушу душ Баррушу вмешиваться, взяв с него слово, что тот обнажит свою шпагу только в случае, если сам Авраам погибнет на этой дуэли. Его противник, Жоано душ Сантуш, был опытнее и физически сильнее. Тем не менее, ваш отец убил его. Думаю, это был настоящий Божий суд, ничем другим невозможно объяснить такой результат. После того как Жоано испустил дух, Авраам нашел во внутреннем кармане его платья доказательства вины – донос на тайных иудеев и список тех, кого ему удалось выследить. Он приколол к камзолу дона Жоано записку, в которой назвал убитого доносчиком и предателем.

Так вот что представляли собой пожелтевшие листы, обнаруженные мною в сундуке вместе с санбенито! Донос и список тех, кого инквизиция должна была арестовать!

– После этого поступка друзья решили бежать из страны, – продолжил свой рассказ Исаак Лакедем. – Их судьбу решила разделить и Сарра душ Сильва. А вернее сказать, Сарра ду Пирешу – ваши родители втайне обвенчались за два года до того… Перед побегом дон Авраам совершил еще один дерзкий поступок: ночью он проник в часовню при Священном трибунале и выкрал висевшее там санбенито, на котором было начертано его имя и слова «еврей-еретик», тот балахон, в котором он в свое время прошествовал от темницы на площадь и в котором стоял коленопреклоненный на помосте, в то время как собравшаяся на площади толпа смеялась и улюлюкала. Таково было правило: после «акта веры», – ростовщик указал большим пальцем через плечо, на закрытую шторой картину, – санбенито всех приговоренных, казненных и помилованных вывешивались в часовне Священного трибунала. В назидание другим. Авраам ду Пирешу сказал, что желает сохранить этот символ своего позора – для того чтобы никогда не забывать о причинах, побудивших его бежать из родного города.

После долгого молчания я спросил:

– А что стало с его другом? С Карлушем душ Баррушем? Он остался в Порто? Он жив?

– Жив, – ответил Исаак Лакедем. – Карлуш бежал из страны вместе с Авраамом и Саррой. И точно так же получил от короля Генриха Четвертого письмо о натурализации. Ваш отец принял имя Авраам де Порту, и, как я уже говорил, в этом проявилась его ирония к определению «португальский купец». Он вообще был очень насмешливым человеком. Даже после ужасного судилища он нашел в себе силы пошутить. Шутка была злая, ее повторяли многие, кто злорадствуя, кто негодуя. Ваш отец сказал: «Инквизиция – это когда один крещеный еврей отправляет на костер другого крещеного еврея по доносу третьего крещеного еврея». Он так сказал, потому что среди инквизиторов было много наших соплеменников, да и доносчик Жоано душ Сантуш тоже принадлежал к «новым христианам».

– Это отвратительно… – пробормотал я. – Это не просто предательство – это братоубийство.

– Отвратительно? Согласен. Но не более отвратительно, чем преследовать несчастных лишь за отказ от употребления свинины. И уж во всяком случае, не отвратительнее того рвения, с которым французы-католики и французы-гугеноты резали друг друга до недавних пор, – ответил г-н Лакедем. – Что же, мне осталось рассказать совсем немного. Ваш отец сначала поселился в Беарне, служил при дворе великого Генриха. Затем перебрался в Гасконь, где родились вы. А его друг отправился дальше, в Париж. Он тоже взял себе новое имя. И поскольку не испытывал особой тяги к военной карьере, предпочел финансы. Так появился на свет ростовщик Исаак Лакедем.

Я был изумлен, ведь немолодой человек, сидевший передо мной, не был похож на дерзкого мстителя или беглеца от инквизиции.

– Как?! – вскричал я. – Вы – Карлуш душ Барруш? Вы помогали моему отцу разделаться с предателем? И бежали вместе с ним?

Хозяин дома кивнул.