Мудрые детки

— Однажды, — рассказывал он мне, — во время гастролей в Австралии мы бежали по улице; дело было в Сиднее, у Кругового причала. Мы торопились на ланч в какой-то дамский клуб — чтобы подзаработать, она выступала на различных торжествах, у Ранулфа постоянно было туго с деньгами. Конечно же, мы опаздывали, потому что ей долго не удавалось найти чистого платья. Наконец, хорошенько перерыв все вещи, она отыскала наряд, на котором было лишь одно мармеладное и несколько винных пятен; самые заметные она замаскировала, приколов букетик алого жасмина, кое-как подобрала волосы. Мельхиор остался дома с отцом смотреть, как тот репетирует “Юлия Цезаря”. Проходя мимо шарманщика, мы замедлили шаг, чтобы полюбоваться на обезьянку. Мама дала шарманщику серебряную монетку, и тот заиграл “Моя маргаритка”^{27}. Она схватила меня за руку, и мы пустились в пляс прямо на тротуаре — шпильки разлетелись во все стороны, мой целлулоидный воротничок сломался пополам. Обезьянка захлопала в ладоши. Прохожие вытаращили глаза. “Ну что же вы, — сказала мама, обращаясь ко всем сразу. — Присоединяйтесь!” И, протянув руку совершенно незнакомому соседу или соседке, все начали танцевать. “Я схожу с ума от любви к тебе”. Обведя глазами содеянное, она осталась довольна. Опоздав на суп, пропустив рыбу, мы прибыли к столу вместе с жареной курицей. Волосы ее разметались по спине, цветы потерялись, на одной туфле отвалился каблук, сынишка — без воротничка, без галстука, с обезьянкой на плече — мама выменяла ее на свои золотые часы. Она продекламировала им монолог Порции “Не действует по принужденью милость...”^{28} — и осчастливила их. На десерт подали наше любимое манговое мороженое, мы съели по три порции. В Мельбурне тогда ее именем назвали манговое мороженое с пюре из маракуйи — мороженое “Эстелла”. Если нам, Флорадора, когда-нибудь доведется поехать вместе в Мельбурн, я угощу тебя мороженым “Эстелла”.

Счастливчик наш Перигрин, даже его воспоминания полны смеха и танцев; он всегда помнил хорошее.

Перигрин Хазард — путешественник, фокусник, соблазнитель, исследователь, сценарист, богач, бедняк, но никогда — вор или попрошайка. В нашем возрасте у нас с Норой больше друзей среди мертвых, чем среди живых, мы часто ходим на кладбища прополоть траву на могилах друзей молодости; но твоя могила, дорогой Перри, затерялась неизвестно где, некуда даже цветы положить. Детство твое прошло в странствиях — нынче здесь, завтра там, — вот ты и вырос непоседой. Ты любил новизну. И сомнительные похождения. И приключения на свою голову. И, как это ни странно, к концу жизни ты полюбил бабочек. Перигрин Хазард, ты затерялся в царстве бабочек, исчез в джунглях, испарился без остатка, как в одном из твоих любимых фокусов.

В Мельбурне именем Эстеллы назвали мороженое, а в Новом Южном Уэльсе целый засушливый городок переименовали в Хазард после ее и Ранулфа выступления под открытым небом в “Кориолане”. И улицу в Хобарте, в Тасмании. Они неоднократно гастролировали в Индии, исколесив субконтинент. Под стук колес убегали назад блестящие рельсы, дымил паровоз, опадали и уносились ветром листки календаря... Махараджа подарил мальчикам слоненка, но он не поместился в поезд, и его пришлось оставить. Махараджа воспылал к Эстелле любовью и, уговаривая ее остаться и декламировать ему каждый вечер монолог Виолы “У Вашей двери сплел бы я шалаш” , предлагал ей в дар столько рубинов, сколько она весит сама. “И что она сделала?” — спросили мы. “Она его осчастливила”, — ответил Перигрин. У нее был такой дар. Осчастливила, а потом с ним рассталась. К расставаниям у нее тоже был дар.

Улыбаясь, рыжеволосая женщина машет рукой уплывающим берегам. Она покинула махараджу, как покинула бесчисленное множество других пылких влюбленных, разбросанных по городам и поселкам, театрам и вокзалам всего света. Но Ранулфа она не покинула.

В Шанхае имя “Хазард” дали уже давным-давно не существующему театру. Потом был Гонконг. Потом — Сингапур. К этому времени все слегка износилось, слегка обветшало. И опять океан. Опять Северная Америка, Монреаль, Торонто; из конца в конец они исколесили прерии. Город Хазард в Альберте, плоской, как наполненное снегом блюдце. Хазард в Северной Дакоте — они не гнушались самыми крохотными городишками, и те в благодарность нарекали себя в их честь. Гастроли перерастали в безумие. В Арканзасе латаная-перелатаная палатка Хазардов появлялась в местах, отринутых даже странствующими евангелистами; худой, изможденный, заросший бородой Ранулф все больше и больше напоминал Иоанна Крестителя, доживи тот до старости.