Мудрые детки

Так вот, Ранулф и Эстелла поженились, и сначала он безумно любил ее, а она — его, а затем П. Т. Барнум^{25}, Барнум из “Барнум и Бейли”, тот самый Барнум, пленился в спектакле “Как вам это понравится” ее ногами и сделал вот какое предложение. Постановка “Гамлета” в Центральном парке — под тентом, потому что он предвещал такой успех, что ни один из бродвейских театров не смог бы вместить всех желающих.

Должно быть, она покосилась на своего старика, проверяя реакцию, — его как-никак называли самым меланхоличным датским принцем своего поколения; но это было уже чуть не сто лет назад, а Гамлет всегда был молодежной ролью. Однако идея научить Америку подлинному языку Шекспира воспламенила Ранулфа, и они пересекли океан; и Ранулф осчастливил их, появившись в облике отца Гамлета, а в паре с ней, в роли друга принца, на подмостки вышел обходительный, молодой Кассий Бут.

“Гамлет” в шапито пользовался бешеным успехом. Спектакль шел и шел, и никогда бы не вышел из репертуара, не заяви о себе близнецы; женщина в роли Гамлета — еще куда ни шло, но беременный принц — это, знаете, уже ни в какие ворота. В общем, близнецы — наши отцы, родились в США. Мельхиор и Перигрин. Ничего себе имена, а? Какой манией величия нужно страдать, чтобы дать детям такие имена? Сократив их в Мел и Перри, пожалуй, еще можно получить демократичное, трансатлантическое звучание двадцатого века; но старый Ранулф, будучи неисправимым романтиком века девятнадцатого, никогда этого не делал, хотя лукавая Эстелла — частенько.

Обратите внимание, я называю обоих “наши отцы”, будто их у нас было двое, но по сути дела так оно и есть. Все, что требуется природой, сделал, ясное дело, Мельхиор, но Перигрин назвался нашим отцом, понимаете, он единственный признал нас публично, а Мельхиор — нет. Добавлю еще, что вся семья Мельхиора, кроме Каталки, всегда поддерживала эту выдумку, потому-то Саския и сказала Тристраму, что мы ему не сестры, а тетки. Но мы всегда так любили Перигрина, а он так по-отцовски опекал нас — не говоря уже об оплате большинства наших счетов, — что поверьте, я не грешу против истины, считая его больше чем дядей.

Что же касается побочных рождений, то в семействе Хазардов с избытком хватало романтичных, даже мелодраматичных незаконных появлений на свет задолго до нашего с Норой дебюта. Заметим также, что за всю продолжительную историю своих брачных и внебрачных похождений Ранулф Хазард не произвел потомства до тех пор, пока Гамлет в лице его жены не познакомился с внушительным достоинством друга Горацио, не говоря уже о его атлетических качествах. Языки на этот счет чесали.

Дошли ли слухи до Ранулфа? Кто теперь скажет через столько лет? Как бы то ни было, он души не чаял в своих мальчиках — дал им роли принцев, как только они ходить научились. Про Ранулфа нужно еще кое-что добавить. Наполовину выжив из ума, он верил, что ему было знамение. На весь мир он смотрел как на поле миссионерской деятельности — из всех нас наиболее верным семейной традиции исступленного обращения неверующих оказался потом иезуит Гарет Хазард, — а старика к тому времени охватила необузданная страсть нести Слово в мир. Хочешь не хочешь, его жене и детям тоже пришлось тащить Шекспира туда, где о Шекспире и слыхом не слыхивали.

Обилие розового на карте мира^{26} в те дни означало, что по-английски говорили повсюду — никаких проблем с языком. Они добирались в самые дальние уголки империи, перекатываясь на морских волнах, зигзагами пересекая океаны. Словно на экране вижу: океанский лайнер покидает причал, выходит из гавани; ревет гудок, толпа бросает цветы, на палубе улыбается и машет руками рыжеволосая женщина.

Наш дядя Перигрин унаследовал ее рыжие волосы; и наши сводные сестры, Саския и Имоген тоже. И Тристрам. А нам не повезло. Рыжие волосы достались только законным отпрыскам. Мы с Норой сначала были серые, как мышата. Потом покрасились. А когда перестали краситься (в черный цвет), то обнаружили, что, сами того не заметив, поседели. 

Дядя Перигрин был маминым любимцем.