Мудрые детки

Ее шляпа, маленькая шляпка-ток с вуалью с мушками, слетела на нас, как запущенный диск. И пока мы подозрительно ее осматривали, сверху посыпалась лавина перчаток — все ее перчатки с заношенными, засаленными пальцами, будто направляемые невидимыми руками, кружили вокруг нас, толкаясь, нападая, хлеща по щекам так, что, пытаясь отгородиться ладонями, мы попятились назад, в то время как из шкафа на нас валилось все больше и больше бабушкиного имущества — клеенчатые сумки, корсеты, раздувшиеся парусами панталоны, шипящие, как змеи, чулки. Мы пятились, пока не уперлись икрами в холодный железный бок кровати; тут дверца опустошенного шкафа с противным скрипом захлопнулась сама собой, и мы остались лицом к лицу со своими перепуганными пыльными отражениями.

— Бабушка хочет нам что-то сказать, — с трепетом в голосе произнесла Нора.

Скрип, скрип, ответила дверь.

— Она говорит, что прогулки в прошлое никуда не ведут, — сказала я.

Я так и слышала ее голос: “Не вешайте носы, девчонки! Живите сегодняшним днем! Вы еще не померли! Собирайтесь-ка на банкет! Надейтесь на лучшее, готовьтесь к худшему!”

Отбросив все расчеты, мы опустошили банку из-под варенья, в которой хранилось фунтов семьдесят на непредвиденные расходы: на похоронные венки знакомым, поездки к умирающим и т. д. и т. п. Магазины еще работали, и, накинув чернобурки, мы рванули на рынок. Вниз по Электрик-авеню, мимо тележек зеленщиков.

Внезапно я почуяла тревогу, потом увидала их самих. “Вон они, Нор, ‘Защита прав животных’”. Мы расправили плечи; защищать свои чернобурки нам было не впервой.

— На лисице этот мех смотрелся бы лучше, тетушка, — обратился к нам молодой человек с бритой макушкой и торчащими сквозь штаны коленями; ну почему он каждый раз к нам цепляется?

— На этой лисице он бы лучше не смотрелся, — с пол-оборота завелась Нора. — Ее, молодой человек, гуманно поймал традиционным охотничьим методом экологически правильный эскимос в 1935 году, когда вы или даже ваша почтенная матушка еще в горшок писать не научились. Впоследствии, вероятно, сей эскимос поддался губительному влиянию алкоголя и отчаяния по причине отчуждения от традиционных обычаев, а эта лиса в любом случае давно бы уже испустила дух и сгнила где-нибудь, если бы мы не носили ее замечательно выделанный мех.

— Я рад, что вы чувствуете в душе угрызение совести, барышни, — произнес молодой человек.

Он, как обычно, выдал нам свою брошюрку.

— А еще я люблю пожевать вкусную сочную колбаску, — похотливым голосом прошипела Нора.

Он быстренько прикрыл руками свое хозяйство.

— Иногда мне кажется, что бабушка родилась раньше времени, — сказала я Норе.

— Он-то хоть на торговцев цветами не нападает, — ответила она.

На брикстонском рынке можно отыскать что угодно. Мы купили усыпанные маленькими серебряными звездочками чулки — “больше звезд, чем на небе”, вспомнила Нора. Протягивая двадцатку за чулки, я обратила внимание на старину Билла на другой стороне купюры. Это навело меня на мысль о том, как Шекспир, которому наша семья стольким обязана, вошел в реальный каждодневный оборот, да еще на крупной банкноте. Хотя Флоренс Найтингейл его перещеголяла, что я, как женщина, одобряю^{116}.

Отличные блестящие чулки и в тон — короткие узкие юбки из блестящей серебряной ткани, обтягивающие, как эластичный бинт, и выставляющие напоказ ноги. Ноги не подвели нас до самого конца. Мы, да будет вам известно, до конца шестидесятых снимались на рекламу чулок; фирма “Беар”. Конечно, нас обрезали по середине бедра, чтобы не видно было морщин. Для нашего возраста у нас все еще очень неплохие ноги. Нагруженные всякой всячиной — сережками, бусами, всевозможными побрякушками, милыми дешевыми пустяками (сто лет так не смеялись!), мы вернулись домой, а тут как раз и вода нагрелась для нашей совместной ванны. Искупавшись, мы закутались в махровые халаты, сняли кремом утреннюю косметику и начали все сначала.

Вечность ушла, но в конце концов мы добились успеха — нарисовали на нынешних лицах наши прежние. С расстояния в десять метров против света мы с первого взгляда ничем не отличались от девчонки, танцевавшей с принцем Уэльским туманным лондонским днем под доносящиеся с Беркли-сквер соловьиные трели. Обман памяти. Та девчонка была гладкая как атлас, ее помада не размазывалась по морщинам и бороздам, которых не было в те дни вокруг ее губ.

— Трагедия каждой женщины в том, — вздохнула Нора, когда мы оценивали в зеркале свои шедевры, — что, достигнув определенного возраста, она выглядит, как переодетый женщиной мужчина.

Надо вам сказать, что в свое время мы знавали очаровательных переодетых женщинами мужчин.

Она накрасила ногти мне, а я — ей. Мы слегка поспорили — стоит ли выбирать лак в тон помады, но потом остановились на серебряном — в тон ногам. Она уложила волосы мне, а я — ей. Тоже, к сожалению, серебряного цвета. Исчезнув на мгновенье в облаке духов, мы появились преображенные в намазанных без всякого чувства меры дешевых шлюх — за кого нас всегда и держали эти чертовы Хазарды, — превзошедшие самих себя.