Мудрые детки

Когда они вернулись, я учинила Тиффани подробный допрос; сначала она лепетала про спелый инжир и свежий базилик, а потом призналась, что большую часть поездки промучилась поносом и вынуждена была валяться в постели в просторной, вымощенной плитками комнате с видом на виноградник; единственным развлечением ей служили видеокассеты с записями передач Саскии; не будучи охотницей до книг, она вынуждена была пересмотреть их бессчетное множество раз. Это, однако, придало ей столько уверенности, что хотя раньше она даже яйца сварить не умела, тут вдруг предложила нам прямо с ходу приготовить спагетти карбонара, но мы сразу отказались: ”Ни за что!”

Эти ее желудочные проблемы навели меня на мысль о том, что Саския подсыпала ей что-то в ^{115} , но я заподозрила бы ее в любом случае, слишком уж вежливо она себя держала с этой неожиданно появившейся затрапезной гостьей — обычно Саския была на редкость заносчива. Тиффани же ничего не подозревала и была на седьмом небе. “Его семья начинает меня признавать! Видите, как сердечно приняла меня его тетя!”

Наверху обязательно должно найтись какое-нибудь платье для вечеринки, думала я, потому что мы никогда ни лоскутка не выбросили, а хранили всю мишуру в бабушкиной комнате — большой передней комнате с оконной нишей на втором этаже, лучшей комнате во всем доме; ни у одной из нас не хватило духу перебраться туда после ее кончины, так что и ее барахло тоже оставалось там.

Дверцы гардероба распахнулись, в зеркальной поверхности, как в пыльном озере, поплыли наши отражения, и на какое-то мгновенье расплывчато, не в фокусе, опять появились две девчонки. Перебрать все шмотки — вот уж это, скажу вам, настоящая прогулка в прошлое!

— Коллекция вечерних платьев за полстолетия, — сказала Нора. — Мировая история в образцах из дома мод.

— Надо сдать их в музей Виктории и Альберта, — сказала я.

— Думаешь, кто-то будет платить за право пялиться на мои старые тряпки?

— Платили же в свое время, чтобы пялиться на тебя без них.

— Тогда надо было бы сдать в музей нас.

— Или превратить в музей этот дом.

— Музей пыли.

— О-о-о, Нора, я и не думала, что ты ее сохранила.

— Дай сюда!

Она вырвала из моих рук вуаль из костюмерной ”Сна“, в которой она должна была венчаться с Тони.

— Подонок, — произнесла она с чувством. — Надеюсь, его закатали на пару метров в бетон.

Она засунула вуаль подальше, под свою форму противовоздушной гражданской обороны. На пол соскользнуло шифоновое облако.

— Дора? Помнишь?

Она расправила его на руках. Узор из цветов, большие раскрытые розы, рододендроны, пионы, мягкие тона, рассветные оттенки розового, лилового, лавандового. Я прижалась к нему лицом, оно было мягким, как пыль. Первый поцелуй, первая любовь, синие, словно сахарная обертка, глаза и кожа как молоко.

”Вспомни, любовь моя”.

Он не вернулся с Бирманской дороги. Какой-то комик рассказал мне в Шеффилде за кулисами “Голых фактов” в 1952-м.

— Дора, успокойся, что теперь плакать?

— А ты-то помнишь, как его звали?

Она подняла брови в немом вопросе. Кого звали?

— Ты подарила мне его на семнадцатилетие, помнишь? Сегодня наша годовщина, ровно пятьдесят восемь лет назад. Мой первый парень, помнишь?

— Иногда мне становится так тяжело одной, — сказала она. — Тебе не бывает одиноко, Дора? Нет ни отца, ни матери, ни ребенка, ни мужичонки. Тебе не хочется иногда пообнимать кого-нибудь?

Нет ребенка. Для нее это и есть, как мне известно, суть дела, но над пролитым молоком не плачут, хотя, возможно, в данном случае это не самая подходящая метафора. Теперь уж ничего не поделаешь.

— Что ни говори, иногда становится ужасно одиноко, особенно когда ты забираешься в свою комнату и барабанишь, зарывшись в прошлое, на своем дурацком компьютере, а я сижу в подвале один на один с древностью.

— Не надо так про бедную Каталку.

— Я не про Каталку, ты отлично это знаешь. Я про нашу древность, нашего четвертого жильца.

— Не смотри на все в черном свете, — попыталась утешить ее я. — У меня есть ты, а у тебя — я, и у нас есть Каталка; и, если хочешь, глядя, как мы купаем ее, кормим, даже меняем пеленки, можно считать ее нашей престарелой малышкой. Хотя наш отец и сделал ноги, у нас, сама знаешь, был настоящий папочка, баловник дядя Перри. И хоть нам и не довелось увидеть мать, бабушка заменила нам ее — лучше не придумаешь, что ты на это скажешь?

Лампочка пару раз мигнула, словно подтверждая бабушкино согласие с моими словами.

— Но все равно, — сказала она. — Хорошо бы...

Скомкав шифон, она, как ребенка, прижала его к груди.

— Если бы Тиффи жила с нами, — сказала она, покачивая на руках шифоновый сверток, — я бы...

Тыльной стороной руки я вытерла глаза. Хватит на сегодня слез.

Тут произошло нечто странное. С полки, на которой лежали шляпы, что-то упало. Даже не упало, лучше сказать — спланировало, слетело со свистом, как летающая тарелка, так что пришлось присесть, чтобы нам не снесло головы. Стукнувшись о противоположную стену, объект упал на пол, трепыхнулся и замер.