При мысли о Перри ее лицо немного осветилось, но так, словно при упоминании чего-то не слишком серьезного.
— За таких, как он, голубушка, замуж не выходят, — сказала она.
Я грела пальцы о фарфоровую чашку — по-другому держать ее не получалось, ручки у чашки не было, зато сбоку была большая трещина — и размышляла, не думала ли моя собственная матушка точно так же о Мельхиоре: что на короткой дистанции он — царь и бог, но на марафон не потянет.
По-моему, оба братца не годились в образцовые мужья. Но я промолчала. Леди А. многое не договаривала. В жизни не встречала такого всеобъемлющего молчания, как в обители Линде, особенно когда приезжали дочки; молчания, в котором невысказанное висело удушающим, забивающим легкие густым туманом.
— Ну какого черта мы таскаемся туда каждый раз, — сказала Нора. — Лучше останемся в воскресенье дома, полежим в ванной, сделаем прически.
У нее не было ни малейшего желания почтить присутствием двадцать первую годовщину милых крошек. Перри может и к нам приехать, сказала она. Переубедить ее было невозможно. “Нет, нет и нет!” Но тут позвонил Перри и обещал подвезти нас на машине, сказал, что мы сможем вернуться в Брикстон в тот же вечер. — Тогда— никаких подарков, — провозгласила Нора.
— Эти гадюки не заслужили. Я еду на одном условии — мы им на день рожденья ничего не дарим.
Потому что мы ехали только ради леди А., верно?
— Извините, опоздал, — сказал он. — Заскочил к приятелю в Гантер-гроув, но всего минут на двадцать.
И еще подмигнул, распутник.
Загорелый до черноты под бразильским солнцем, Перри нисколько не уменьшился в размере, а по его внешности никто бы не догадался ни что ему перевалило за шестьдесят, ни что его брат-близнец нынче репетирует заглавную роль в “Лире” Ни одного седого волоса в рыжей шевелюре, ни морщинки среди веснушек, и сам он такой же непоседа и жизнелюб, как и в день нашего знакомства. Ему, само собой, опять подфартило, он нашел нефть.
Да-да. Нефть. На том иссушенном, заросшем чахлой порослью клочке пустыни в Хазарде, штат Техас, купленном им на голливудские деньги из сентиментальных побуждений. Нефть. Он опять невероятно разбогател, и я с удовольствием заметила, что багажник “Бентли” забит банками, пакетами и бутылками из Рио, Парижа и Нью-Йорка, потому что в Брикстоне тогда на неделю все еще полагался маленький кусочек бекона, квадратик масла, и всё — мы еще жили по карточкам.
Я нутром чуяла, что еще до вечера не миновать слез, и мы с Норой постучали по дереву, потому что не желали зла ни старому плуту, ни леди А., особенно — в такой день, но, честно говоря, другой исход трудно было представить.
Естественно, в глубине души мы всегда знали, что он их отец. Мы пытались делать вид, что это не так. Я завидовала им до жути, но что поделаешь. Биология. Против спермы не попрешь. Не уверена, знал ли это Мельхиор. Если “его” дочки и уродились рыжими, так и у его матери были рыжие волосы, да и кто подумал бы такое про леди А. — живое воплощение жены Цезаря? Возможно, сами барышни чуяли неладное, и это их беспокоило; при большом желании этим можно объяснить все их пакости, хотя, знай вы их лично, великодушия бы у вас поубавилось.
На подъезде к Тре-Бриджез он стал понемногу отходить и рассказал нам о Бразилии. Его новое увлечение — джунгли и их обитатели. Он собирался прочесть в Королевском обществе лекцию об открытых им в джунглях бабочках, а после лекции сразу же ехать обратно и открыть что-нибудь еще. — Я намерен, — напыщенно заявил он, — посвятить остаток моей жизни чешуекрылым.
Подняв брови, мы переглянулись. Очередной заскок. Как фокусы. Как кино. Нефть. Шпионаж. На сколько хватит его увлечения джунглями? Откуда нам было знать, что на этот раз небытие настигнет его раньше, чем скука.
На кухне, как выяснилось, распоряжалась Саския. Она той зимой вместе со своей закадычной подружкой в вельветовых штанах впервые появилась на подмостках — ведьмой в поставленном ее отцом “Макбете”, но оказалось, что содержимое котла привлекало ее больше, чем театральная карьера, и так вышло, что, пока Саския гремела посудой, роль Корделии для Мельхиорова Лира получила ее лучшая подруга — золотая медалистка Королевской академии драматического искусства.
А она стала знаменитым шеф-поваром в телепрограмме. Включая телевизор, я каждый раз натыкаюсь на нее и вижу, как она что-то потрошит, сдирает кожу, набрасывается со своим мясницким ножом на какой-нибудь ни в чем не повинный кусочек.