Мудрые детки

Старую Няню прогнали с кухни; праздничный обед — жареную утку с зеленым горошком — готовила сама Саския, а леди А., несмотря на полное отсутствие в силу принадлежности к своему классу и поколению какого-либо кулинарного опыта, тем не менее неумело пыталась хоть как-то помочь, потому что это же был их день рожденья. Старая Няня тем временем расположилась в шезлонге в саду с номером “Татлера” — для нее это был праздник, потому что потом ей придется двигать ходулями и подавать гостям обед. Даже Имоген зашевелилась, она накрывала стол в саду, ибо по случаю хорошей погоды было решено обедать на открытом воздухе, и, чтобы салфетки не унесло ветром, Имоген прижимала их камешками. Цвели старые добрые розы и знаменитая белая сирень леди А., о которой однажды писали в журнале “Деревенская жизнь”; посредине накрахмаленной белой скатерти стояла стеклянная ваза с букетом гвоздик.

Подъезжая, я заметила припаркованный “Роллс-Ройс”, и меня вновь обуяла неудобоваримая мешанина испытываемых каждый раз при встрече с ним эмоций — радость, ужас, упадок духа, томление любви. А тут еще эта белая сирень. Этот запах. Я чувствовала, как мое сердце сжимает невидимая рука.

Седина на висках; по сравнению с братом наш отец состарился более заметно, но очень элегантно. Сначала, несмотря на бравую улыбку леди А., все обращались друг с другом очень скованно, но Перри раскупорил бутылку, и, перед тем как сесть за стол, мы выпили “за девочек!”; несмотря на взаимную неприязнь, я присоединилась к остальным, Нора — тоже, потому что — какая-никакая, странная и случайная — это была наша семья, и другой у нас не было. После второй бутылки все слегка оттаяли.

Суп. Вернувшись опять к своим обязанностям, гордящаяся произведением Саскии больше, чем любыми своими успехами, Старая Няня внесла из кухни дымящуюся супницу, и мы начали обед с крапивного супа, рецепт которого Саския, по ее утверждению, разыскала в какой-то антикварной книге. Старинный суп времен Елизаветы; возможно, именно такой суп ел Шекспир! Сказав это, она одарила “папочку” особой улыбкой, она и Имоген боготворили землю, по которой и т. д. и т. п. Может, Шекспир и ел этот отвратный суп, но представляю, как его потом выворачивало. Я из вежливости проглотила пару ложек — горчило жутко, но растроганные мужчины съели всё до дна, а Перри попросил добавку.

Появилась плавающая в крови утка. Меня замутило и, глотнув поскорее для бодрости еще шампанского, я положила себе только крошечный кусочек обугленной кожи — снаружи утка, несомненно, была прожарена более чем достаточно; затем, когда я накладывала горошек, он рассыпался с подноса и раскатился по скатерти, и Саския окинула меня ненавидящим взглядом, словно только и ждала, когда я выкажу свою истинную сущность и испорчу ее элегантную трапезу. В ответ, чтобы ее позлить, я, собрав горошек, съела его десертной ложкой. Мужчины между тем, подзадоривая друг друга, кто больше съест, и нахваливая повариху, прикончили утку на двоих; я, однако, мучаясь от голода и изжоги, вдруг подумала: “Может, она это нарочно устроила?44 Отравленное мясо! Ее спокойное, овальное, гладкое, как кусок мыла, лицо было непроницаемо.

— Очень вкусно, душенька, — сказала леди А. — Какая ты умница!

Но сама она ела мало как птичка.

Это был очень странный обед. Мерзкая еда, мухи, ползающие по ногам всякие кусачие твари — все неудобства обедов на открытом воздухе; подозрительное перемирие в клане Хазардов придавало событию особый, кисло-сладкий, каку свинины по-китайски, привкус. После противной смеси сливок с вином, сидром и сахаром наконец появился торт — слава богу, из магазина — с двадцатью одной свечой. Они задули свечи, мы похлопали в ладоши. Перри утер рукой глаза, и я заметила, что он вот-вот расплачется.

Я до этого не задумывалась, что означает отцовство. Уверена, он любил меня и Нору не меньше, а может и больше, чем Саскию и Имоген. Но, понимаете, по-другому. Не как плоть от его плоти.

Леди А. постучала по стакану и сообщила, что Перигрин хочет сказать речь. Он поднялся на ноги, на лице его, как выразился бы Ирландец, отразилась апрельская палитра ликованья и грусти.

— Мои милые девочки, все вы, все четверо, — он улыбнулся глазами, салютуя бокалом в нашем направлении; Саския бросила гневный взгляд. — Не могу передать, что для меня, старого грешника, значит быть с вами в такой день, когда эти два прелестных рыжика наконец-то достигли совершеннолетия, открыта дорога в жизнь, в замужество... но, дорогие мои, не торопитесь со свадьбами, не покидайте нас слишком скоро.

Они ухмыльнулись.

— Поверьте, нелегко было придумать подарок, достойный вас в такой день. Я долго шевелил мозгами, морщил свой старый лоб. Не побрякушки, не безделки, не мишура, а что-нибудь вечное, такое же прекрасное, как и вы сами, что не померкнет с годами. В общем... вот, от всего сердца.

К этому моменту его глаза затуманились, он вытащил из обоих карманов пиджака по завернутой в бумагу коробочке размером с футляр для бриллиантового браслета. В приятном предвкушении они захихикали.